Он оказался казахом из Павлодарского уезда Баян-Аульского района, из рода Каржас. Звали его Смагул. В Шот он приехал искать работу. Работы не нашел и теперь думает возвращаться домой. Я обрадовался неожиданному попутчику. Он спросил, кто я.
— Я казах Слетинской волости Омского уезда… Батрачил в Омске. Являюсь близким родственником борца Хаджимухана. Брожу сейчас в поисках своего нагашы, живущего в Баян-Аульском районе Павлодарского уезда.
Договорились вместе идти в Павлодар.
— Сегодня побудем здесь, — предложил Смагул. — Тут одному лавочнику-татарину требуются работники рубить дрова. Наколем ему дров, и за этот труд он нам заплатит двадцать рублей. А завтра отправимся.
— Хорошо, — согласился я.
— В таком случае пойдем в лавку.
Мы быстро договорились с лавочником, высоким рыжим татарином.
Смагул решил сразу же попрощаться с хозяином своей квартиры. Он жил в доме казаха, который сторожил помещение казахского волостного исполнительного комитета в Славгороде. Оказывается, в Славгородский уезд входили две казахские волости, одну из которых называли Сары-Аркинской.
Мы подошли к низенькому домику. На фасаде крашеная доска, и на ней написано по-русски: «Волостной комитет Сары-Арки». Вошли. Через маленькую переднюю прошли в заднюю комнату, где размещалась канцелярия комитета. Там стояло два-три стола, на них бумага, чернильницы, линейки, счеты, регистрационные журналы, кое-как переплетенные. За одним столом сидели двое русских, один писал, другой, молодой, переплетал бумаги. В левом углу за столом мы увидели молодого казаха в черной тюбетейке. Судя по всему, это и был председатель комитета Сары-Арки.
В канцелярии грязно. Деревянный пол не вымыт. Воздух спертый. На стенах развешаны плакаты и приказы Колчака. Справа в приоткрытую дверь видна тесная комната с бедной казахской утварью. В ней жил сторож комитета.
Когда мы зашли, из двери посмотрела на нас худощавая бедно одетая казашка. Работники канцелярии лениво подняли головы.
Смагул сделал мне жест следовать за ним. Я еще не успел сделать шага, как пишущий за столом русский сурово окликнул:
— Куда? Загрязнишь пол!
«Хорош комитет, если такая грязища считается чистотой!»— зло подумал я.
Я сел у двери на пороге, вынул из кармана иголку с ниткой и начал штопать свои овчинные рукавицы.
Смагул распрощался, и мы снова пошли к татарину-лавочнику. Тот послал с нами своего сына домой на западную окраину города. Пожилая татарка показала нам толстые сосновые бревна и жерди, разбросанные возле сарая, вынесла поперечную пилу и колун с колотушкой. Чурбаки толстые, в два обхвата. Сначала мы должны распилить эти чурбаки покороче, чтобы полено помещалось в печи. Потом колуном с помощью колотушки и клина расколоть чурбаки. Мы со Смагулом работали до полудня, не жалея сил. Давно я не занимался черной работой. Все тело гудело. Руки онемели и дрожат. К полудню сделали маленькую передышку, перекусили. Татарки всегда готовят очень вкусно. После мясного блюда хозяйка подала нам вкусный бульон, смешанный с кислым молоком.