На ночлег женгей направила меня вместе с Пайзикеном в другой дом. Стояла безлунная темная ночь. На улице Пайзикен начал разговор:
— Твой вид мне очень понравился. В народе говорят: «Не сомневайся в том, у кого доброе лицо». Нам нужен работник. Не останешься ли ты поработать у нас?
— Мой дорогой, ведь нанимают работников родители, а не дети. Без отца как ты можешь что-нибудь решать?
— Родители не отвергнут мое предложение. Если мы договоримся вдвоем, значит, так и будет. У нас работа не тяжелая.
Мальчуган пристал ко мне, прилип со своим предложением.
— Какая у вас работа? — не выдержал я.
— Говорю, не тяжелая. Пасти небольшой табун. Доить кобыл. При кочевке навьючивать тюки. Дома будешь работать по хозяйству, вот и все! — ответил он.
— Сколько будете платить?
— Откуда я знаю, сам предлагай!
— Голубчик мой, в самых худших условиях я за месяц получал не ниже ста рублей.
— Ой-ой! Такой платы в нашем краю не бывает! — мальчик смутился оттого, что попал в неловкое положение…
Пайзикен отрекомендовал меня хозяину дома, молодому человеку. В доме бедно, не дом, а просто конура, разделенная длинной печкой. Низенький потолок, тускло горит свечка. Грязно, неприглядно. Хозяева производят впечатление забитых людей. К нашему приходу они уже приготовились ложиться спать. Давешние два жигита пришли и сюда за нами, и опять начался разговор со мной. Не торопился уходить и Пайзикен.
Один из жигитов, тот, который учился у муллы русскому языку, обратился ко мне:
— У тебя есть удостоверение личности?
— Есть!
— Ну-ка, покажи!
В нагрудном кармане теплой рубашки под бешметом хранились у меня три листа бумаги, свернутые каждый в отдельности. Один из них чистый, другой с казахским текстом, а третий — удостоверение на русском языке. Нарочито обнаруживая свою неловкость, я вынул чистый лист и, разворачивая, подал его жигиту.
— Друг, так ведь это чистая бумага, — заметил он.
— А-а, тогда, наверно, вот это! — Я подал ему второй лист с казахским текстом, тоже в свернутом виде.
— Эй, да и это у тебя простая бумага! — упрекнул меня жигит.
— Ах ты, опять ошибся! — сказал я с наигранным огорчением и подал свое «настоящее» удостоверение.
Увидев печать и штамп, жигит успокоился. Возвращая мне удостоверение, он многозначительно заметил — Заверни получше. Можешь потерять, простофиля.
Со дня бегства из лагеря только сейчас мне впервые пришлось показать свое удостоверение. «Вот каков наш брат казах!» — невольно подумалось мне.
Еще раз подробно расспросив дорогу к моему нагашы, я разделся, постелил свою одежду на закопченную кошомку и с удовольствием растянулся…