По лагерю молча он проходил —
Не смели его задержать.
Молила, кланяясь, благословить
Внезапно притихшая рать.
В монарший шатер отшельник вступил,
С ним Божья была благодать.
В шатре том Генрих — английский король
Над картой склонился в тиши.
Сраженья новые замышлял,
Отраду грешной души.
Король на гостя, что прибыл незван,
От карт оторвавшись, смотрел.
Отшельника вид почтенье внушал:
Виски его белы, как мел.
Взор старца был кроток, как у святых,
Но всё ж дерзновенен и смел.
«Покайся, Генрих! Моей ты земле
Принес разоренье и гнет.
Раскайся, король, истекает срок
И знай — суд Божий грядет.
Где Блез течет, на крутом берегу
Я мирно прожил сорок лет,
А ныне мне камнем на сердце лег
Груз горя, страданий и бед.
Отрадно мне парус там было зреть,
Скользящий по гладкой реке.
Товаром груженые корабли
Шли к городу невдалеке.
Но паруса ныне простыл и след.
А мукой истерзанный град
Мор, Голод и Смерть с тобой заодно
Теперь превратили в ад.
Отрадно порой было слышать мне
Веселого путника глас
И пение дев, бредущих домой
С полей в предзакатный час.
Но сторонится всяк путник теперь
С опаскою здешних мест.
Лишь дева на помощь тщетно зовет,
И плач ее слышен окрест.
Отраден тогда был мне смех юнцов
И лодок веселый бег.
Мелодии сладкогласых виол
Оглашали высокий брег.
А ныне я вижу, как по реке
Плывет лишь за трупом труп.
Сними же осаду и прочь уйди,
Покайся в грехах, душегуб!»
Король воскликнул: «Не отступлю!
Пребудет удача со мной.
Узри же, отшельник, как сам Господь
Дал власть мне над этой страной!»
Отшельник, сердясь, потупил свой взор
И скрыл укоризну в нем
Дышало смиреньем старца лицо
Но взгляд полыхал огнем.
«Ужели мнишь, что за кровь и разбой
Ты сможешь избегнуть суда?
За тяжкий свой грех, за зло, что творишь,
Ты душу погубишь тогда.
Покайся нынче же, грешный король,
Иль участь твоя горька.
Угрозу ты слышал мою и знай,
Что Божья кара близка».
Но усмехнулся небрежно король,
Отшельнику глядя вослед, —
И вскоре вспомнил на смертном одре,
Что молвил анахорет.