Старик согласно прикрыл веки. Его блеклые глаза увлажнились, он снова взял священника за руку, боясь прервать связь с далеким прошлым, олицетворением которого был этот человек, разделивший с ним знание «таганрогской тайны». Ведь Афанасий нуждался в исповеди не менее Федора Кузьмича. Он ничем не рисковал: старец был при смерти.
— Да, старче, царь был отравлен. Нет, не князем Воронцовым, как утверждали сплетники. Его убил турок по наущению личного лекаря императрицы Уилсона. Мария Федоровна была слишком доверчива, да к тому же любила этого негодяя. Но главная тайна, старче, в том, что идеей Уилсона было посадить на российский престол своего внебрачного сына… Через альков Уилсон узнал от Марии Федоровны, что Александр отрекся в пользу Николая. Но ведь это отречение было чисто символическим, останься государь жив многие лета! Маньяк понял, что путь злодейству открыт. Уилсон рассчитывал вершить политику России путем шантажа своего незаконнорожденного отпрыска или, на худой конец, его матери… Отчасти ему это удалось.
— Не страшно тебе носить сию тайну? — прошептал Федор Кузьмич.
— Всевышний возложил на меня это бремя, он же и снимет. Теперь о вас, старче… Не хотите ли сообщить что-нибудь своим детям? Иначе ни в Польше, ни в России никто и никогда не узнает ничего о продолжателе рода Лихацких. Это ли судьба!..
— Принеси свечу… — попросил умирающий.
Афанасий исполнил его просьбу: нашел свечу, зажег ее и вложил в коченеющие руки старца. Дыхание Федора Кузьмича было таким слабым, что совсем не касалось пламени.
— Чужую жизнь прожил не своей волей… Посему душа моя вопиет об отмщении. Пророчествую, трон Романовых содрогнется от зол их. Ради сего остаюсь навечно бродягой. Сей исповедью снимаю с себя грех. Не имай зла…
Последний, тяжелый вздох вырвался из груди старца. Афанасий провел рукой по его холодеющим векам и спешно покинул келью.
Федор Кузьмич был похоронен на погосте томского Алексеевского монастыря. Вскоре по личному указанию начальника III отделения собственной его императорского величества канцелярии князя Василия Долгорукова немудреное имущество старца затребовали в Петербург.
Долгоруков помнил о своем участии в судьбе Анцимирисова. А посему досмотр вещей старца был произведен без ведома Александра II. В посылке, присланной из Томска, лежал католический молитвенник, несколько записок и костяное распятие. Одна из этих записок являлась точной копией шифрованного послания Федора Кузьмича к генералу Остен-Сакену. Другая, написанная старославянским шрифтом, гласила: «Видишь, на какое молчание жажда мести обрекла. Но коли ради сего молчат, правды не оглашают».