Осерчавший император решил проблему весьма оригинально: женил графа Витгенштейна на дочери покойного пана Доминика, погибшего в январе 1813 года в бою возле Рейна. К тому времени Стефания возвратилась с матерью из Берлина, где гостила у дяди-музыканта. Так Витгенштейн стал сонаследником ненайденных сокровищ Несвижского замка. Добыча Наполеона была в его руках, но брак оказался неудачным… К тому же вскоре нашелся законный владелец имения Антон Радзивилл. Тайна трофеев осталась неразгаданной.
Капитан Жолновский — в то время капрал и вымышленный адъютант пана Доминика — был внедрен в гвардию Бонапарта, чтобы из первых рук попытаться узнать истинную судьбу загадочно исчезнувших сокровищ Москвы. Служба при Наполеоне на Эльбе, равно как и девятимесячное пребывание с ним на Святой Елене, не принесла Жолновскому успеха. И вот недавно Бальмену сообщили шифрованным письмом из Петербурга, что, возможно, на фрегате «Горацио» едет человек, который везет Наполеону сведения, разоблачающие Жолновского как секретного русского агента…
Танцуя с падчерицей губернатора, Бальмен мучительно думал: успел ли Жолновский сесть на отплывающий к мысу Доброй Надежды фрегат? Более других из окружения Бонапарта Бальмен опасался тридцатичетырехлетнего генерала Гранье. В то же время Бальмен уважал генерала за бесстрашие и независимость характера…
Присутствующий на балу новый австрийский посланник Штюрмер еще не сознавал, в какой ад он попал. Он мечтал «причаститься» Бонапартовых тайн, полагая, что быть рядом с такой личностью почетно даже в роли надсмотрщика. Мелкое самолюбие тешило его, как пигмея — лев, загнанный в клетку. Штюрмеру не терпелось проявить себя в новом обществе:
— С тех пор, как Мария-Луиза отказалась быть женой Бонапарта, она стала достойной своей великой тетки Марии-Антуанетты! И как жалок в сравнении с ней Наполеон, погнавшийся за сусальными атрибутами величия… Господин Бальмен, что думают об этой «философии» в Петербурге? Ведь ваш император более других ощутил на себе проделки венценосного шута…
Бальмен слегка склонил голову набок, как бы соглашаясь с некоторыми словами Штюрмера.
— Вы правы, барон… Однако справедливо ли, что происхождение человека суть причина его пороков? Еще наш великий Ломоносов говаривал: драный зипун не есть признак глупости. Что касается Бонапарта, то, не отрицая тяжести его проступков, нельзя судить о человеке дурно, коли он отсутствует.
…Штюрмер сделал удивленную мину, соображая, как бы получше ответить русскому комиссару, но в это время вошел лакей и возвестил: