Отец никогда не позволял мне ходить вместе с ним к величайшему оракулу Египта.
— Это один из самых почтенных домов, — раздраженно ответил он мне несколько лет назад в ответ на мою просьбу взять меня с собой, — но оракул фанатично оберегает свое уединение. И мне бы очень не хотелось навлечь на себя несчастье.
— Какое несчастье? — не унимался я. Весь Египет знал, что прорицатель страдает каким-то физическим недугом. Во время публичных выступлений он с ног до головы закутывался в белое льняное полотно, скрывавшее даже его лицо. Поэтому я очень надеялся, что, посещая его дом вместе с отцом, когда-нибудь смогу открыть эту тайну. — Прорицатель чем-то болен?
— Этого я не знаю, — осторожно ответил отец. — Его речь более чем разумна. Он ходит на двух ногах и явно пользуется обеими руками. К тому же для человека среднего возраста он очень неплохо сложен. Судя по очертанию бинтов, разумеется. Без них я не имел чести его видеть.
Когда происходил этот разговор, мне было девять лет, поэтому, будучи весьма любопытным мальчишкой, я стал ждать случая, чтобы побольше выжать из Па-Баста. Однако он оказался еще менее разговорчивым, чем мой отец.
— Па-Баст, ты друг Харширы, управляющего Великого Прорицателя, — начал я, бесцеремонно влетев в маленький кабинет, где наш управляющий сидел, склонившись над разложенным на столе папирусом. — Он что-нибудь рассказывал тебе о своем замечательном хозяине?
Па-Баст поднял голову и спокойно взглянул на меня.
— Невежливо входить без стука, Камен, — с упреком сказал он. — Ты же видишь, я занят.
Я извинился, но не ушел.
— Отец рассказал мне все, что знал, — не моргнув глазом, произнес я, — и я очень расстроился. Я хочу просить за прорицателя, когда буду возносить молитвы Амону и Вепвавету, но ведь я должен быть точен. Боги не любят недомолвок.
Па-Баст откинулся на стуле и улыбнулся.
— Правда, мой юный господин? — сказал он. — А знаешь, чего они еще не любят? Лицемерных мальчишек, которые собирают грязные сплетни. Харшира действительно мой друг. Но он никогда не обсуждает со мной личную жизнь своего хозяина, а я никогда не рассказываю ему о своих делах. И очень прошу тебя: занимайся своими делами, например военной историей, в которой ты показываешь весьма слабые успехи, а прорицатель пусть занимается своими.
Он снова склонился над папирусом, а я, ничуть не устыдившись, решил, что все равно когда-нибудь все узнаю.
Оценки по военной истории понемногу улучшились, я более или менее научился концентрироваться на собственных делах, но все равно в часы отдыха я думал о великом и загадочном человеке, которому боги открывали свои тайны и который умел, как говорили, исцелять одним только взглядом. Он мог исцелить любого, только не самого себя. Торопливо проходя мимо жадно раскрытой пасти пилона, я думал о том, как оракул, весь замотанный в бинты, словно мумия, сидит сейчас в своем темном и молчаливом доме, где над верхушками деревьев тускло мерцают окошки верхнего этажа.