— Поставь лампу и принеси натра и горячей воды.
Когда его шаги, эхом отдававшиеся под сводчатым потолком сумрачной комнаты, затихли, я принялась осматривать полки в поисках сосуда, в который могла бы перелить готовое снадобье, и вскоре нашла каменный сосуд с широким горлышком. Тем временем Пра-эмхеб закончил измельчать луковицы.
— Что теперь? — спросил он, откладывая ступку и утирая потное лицо.
Я протянула ему сосуд.
— Найдите мак, — сказала я, — и наполните им сосуд наполовину. Высыпьте туда «голубиный помет», и я залью все это молоком.
— Наполовину наполнить маком? — воскликнул лекарь. — Но от такой порции у нее остановится сердце!
— Вот именно, — устало сказала я. — Я хочу, чтобы под действием мака она погрузилась в глубокий сон, а потом умерла.
Я не винила лекаря в глупости. Так мне ответил бы любой врач. Как бы мне хотелось и самой так изумиться!
— Ты все записал? — спросила я писца.
Тот кивнул, продолжая делать записи.
Пра-эмхеб нашел мак и высыпал его в сосуд. За маком последовали толченые луковицы. Слуга принес натр и чашу воды, и лекарь принялся тщательно мыть руки. Я знала: ему хотелось отмыться не только от грязи. Мне хотелось того же самого.
— Спасибо, Пра-эмхеб, — сказала я, глядя ему в спину. Он не ответил. Прижав к себе сосуд, я вышла из кладовой.
Внезапно за моей спиной раздался голос Амоннахта.
— Не осуждай его, Ту, — сказал он. — Врачу трудно выполнить такое.
— Зачем ты мне это говоришь? — крикнула я, обернувшись к нему. — Я сама врач! Или ты забыл? Ты думаешь, для меня это все равно что палец уколоть? Неужели за грехи юности мне придется расплачиваться всю жизнь?
Амоннахт не ответил, а лишь забрал у меня сосуд.
— Сколько нужно молока? — спросил он.
Из-за кипевшей во мне ярости я его сначала не поняла, но затем быстро овладела собой.
— Я сама все сделаю, хранитель, — хрипло сказала я. — Я же давала обещание, не ты.
— Ты и так уже много сделала, — ответил он. — Я Хранитель дверей. Все женщины, находящиеся на территории дворца, подчиняются мне. Я сделаю это ради тебя. Так сколько?
Стояла чудесная ночь, в воздухе пахло травой, в небе полыхали мириады звезд, душистый ветерок шевелил складки моего платья и волосы. Я глубоко вздохнула.
— Половину чаши, — сказала я. — Потом хорошенько перемешай и добавь еще. Никуда не выходи из комнаты. Ты сам дашь ей это, Амоннахт?
— Да. И никуда не уйду, пока она будет пить.
— Перед тем как дать, еще раз встряхни сосуд. Проследи, что она выпила все разом. Учти, снадобье очень горькое, и она может не допить его до конца. Когда выльешь первую порцию молока, дай сосуду постоять одну ночь, чтобы зерна размякли. Только не спускай с него глаз, Амоннахт. Я не прощу себе, если какой-нибудь слуга примет это за молоко.