Мне вспомнились мои женщины. Тахуру, такая очаровательная и своенравная, с нежной, изящной фигуркой. Моя мать Шесира, всегда изысканно одетая, обожающая дорогие украшения, которые ей часто дарил муж. Мои сестры, Мутемхеб и Тамит, со светлой кожей, которую они так боялись открывать на солнце, в одеждах из тончайших тканей, с огромным количеством ларчиков с маслом для волос и кувшинчиков с дорогими благовониями. А за моей спиной шлепали босые ноги женщины с телом сухощавым и мускулистым не от физических упражнений, а от тяжелой работы, и лицом, к которому слишком часто прикасались жгучие пальцы Ра. И все же я не лгал, когда говорил ей, что она красива. Ее сверкающие голубые глаза таили в себе столько мудрости и жизненного опыта, сколько изнеженным красоткам моего круга и не снилось. Она притягивала к себе взоры без всяких искусственных ухищрений. Прошедшая великолепную выучку в царском гареме, она, должно быть, и в самом деле когда-то была весьма лакомым кусочком.
Когда мы подошли к озеру Резиденции, я оставил Ту под деревом, где она уселась, опустив ноги в воду, а сам, пройдя мимо часовых, поднялся по знакомым мраморным ступеням. Проходя мимо дома прорицателя, я заметил движение возле одного из пилонов и на ходу поприветствовал старика-привратника. Он не ответил. Улыбнувшись про себя, я пошел дальше.
Слуга Несиамуна встретил меня крайне радушно и заверил, что госпожа Тахуру дома. Пройдя сквозь строй многочисленных статуй, я вошел в дом, после чего послал слугу сообщить о том, что стою внизу.
Я приготовился к ожиданию, поскольку давно привык ждать Тахуру подолгу. Она всегда и везде опаздывала, никогда при этом не утруждая себя извинениями и объяснениями, очевидно полагая, что является центром мироздания. Пройдясь немного по залу, я уже собрался было усесться на один из деревянных стульев, стоящих в дальнем углу, когда внезапно передо мной появилась Тахуру. Увидев меня, она замерла на месте. Я удивленно уставился на нее, потому что на ней была лишь легкая туника, никакой косметики, а волосы были небрежно завязаны на макушке. Никогда еще Тахуру не выглядела столь небрежно.
— Камен! — выпалила она. — Я заставила тебя ждать? Извини. Мне делали массаж. Прости мне мой вид. Я не ожидала, что ты вернешься так скоро…
В ее взгляде не было того мягкого укора, с которым она обычно смотрела на меня, если замечала на моей одежде хотя бы крошечное пятнышко; моя юбка была смята и покрыта грязью, ноги и волосы запылились, но Тахуру, кажется, этого не замечала. Она так и стояла передо мной, босая, переминаясь с ноги на ногу и покусывая губы. После некоторой паузы я встал, взял ее за горячую руку и прикоснулся губами к ее щеке.