— Ох-хо-хонюшки, уморилась!
— А я вот ничуть, — через силу похвастала Зина и помахала блокнотом. — Вот буду ещё записывать фольклор.
— Валяй, кто тебе не даёт.
Огней так много золотых
На улицах Саратова, —
запели тихо под перебор струн.
Самая маленькая девчушка, Жанна, сидя на краю лавочки и ковыряя царапину на коленке, тянула всех тоньше и серьёзнее:
Парней так много холостых,
А я люблю женатого…
Окончив песню, помолчали, завели новую — «Подмосковные вечера». От нечего делать Зина тоже стала подтягивать. Уже спели и про новосёлов, которые едут по земле целинной, и про монтажников-высотников, а Зина всё мурлыкала себе под нос, рисовала кренделя и ждала фольклора. Наконец, не вытерпев, подошла к Эле и, держа наготове карандаш, попросила:
— Запой что-нибудь своё, что только у вас поют.
— Пожалуйста, — с готовностью ответила та. — Хочешь «Джонни»? Или «Два сольди»? Или, может быть, «Санта Лючия»? А то вот — «Когда стилягу хоронили, стиляги все за гробом шли»…
— Да нет, может, ты знаешь что-нибудь старинное?
— Мы же не пьяные! — обиделась Эля. — Если тебе так надо, слушай вон, как старики орут.
Все засмеялись. Нюрка попросила гитару, поглядела поверх крыш и взяла аккорд, да такой, что огни в окнах заморгали, а трубы на крышах затаили дыхание и перестали выпускать дым.
Поехал казак на чужбину далеку
На верном коне на своём вороном.
Родимую землю навек он спокинул…
Блокнот выскользнул у Зины из рук. Это уже не Нюрка играет, это просто песня сама по себе. Красиво это — но ой как печально! И одиноко… Где же это она вдруг очутилась? Проснуться бы на своём диване, под абажуром с кистями, тень от которых колышется по стенам, как ветви плакучей ивы над водой. Читать бы книгу о путешествиях и замирать от лёгкого страха… Как всерьёз пугает настоящая даль! И это хищное облако с клювом и крыльями на всё небо…
А песня уже бьётся глухо внутри гитары, ей становится тесно там, становится тесно в девичьем кругу, в деревне, она вырывается и летит навстречу облаку, не спрашиваясь, что с ней будет дальше.
Родимую землю навек он спокинул.
Ему не вернуться в отеческий дом.
Напрасно казачка его молодая
И утро и вечер на север глядит…
Эля опустила голову к самым коленям. А в избах женщины сложили руки на груди, не думают звать дочерей домой, перестали бранить кума, что плохо глядел детей. Военные вдовы вспомнили своих мужей, матери — сыновей, которые тоже, как в песне, покинули их, ушли в Барнаул на заводы, в армию, учиться, на стройку в Кучук, на железную дорогу…
Нет, наверное, это кажется, наверное, никто не слушает Нюркину песню. А как хорошо было бы Зине слушать песню, если бы не было тут никакого Пятого, никаких стариков, никакой бригады — только Зина да Нюрка, две сестры.