Николаем Сутоцким опять овладело ощущение веселой удачи, он не удержался и прошипел:
— Шнелль! Шнелль!
Немецкие санитары, втягивая головы в плечи, поспешно засеменили к передовой, а разведчики приняли вправо и стали обходить хорошо замаскированные землянки. Возле них стояли люди, слышался говор и звуки команд, отдаваемых, видимо, по телефону. Вероятно, здесь размещался командный пункт.
Мимо пробегали и проходили солдаты и офицеры противника, обеспокоенные явной неудачей, проскакали запряженные в фуру тяжелые кони, и ездовой, нахлестывая кнутом, гортанно крикнул разведчикам, чтобы они посторонились.
Никому не было до них дела, никого они не интересовали. Только в километре от передовой разведчики столкнулись с взводом солдат, которые спешили вперед, — может быть, пополнение, а может, смена потрепанным частям. Их командир — низенький, толстенький — деловито осведомился, почему они идут в тыл.
— Люди штурмбанфюрера Кребса, — ответил Матюхин. — Выполняли особое задание.
Матюхин достаточно хорошо знал, как на армейских офицеров действует упоминание эсэсовских чинов, и потому даже не остановился, а пошел дальше. Он не видел, как толстенький немец потоптался и повел свой взвод к передовой.
Потом, словно спросонья, стала бить советская артиллерия и сзади легли ее разрывы, позднее они легли в впереди, в деревне, и еще где-то в стороне. В деревне сразу разгорелся пожар, и Матюхин сошел с полевой, слабо накатанной дороги на скаты высоты — свет пожара освещал их, а на темном фоне скатов они были менее заметны.
Они шли размеренным быстрым шагом, шли молча к дальнему лесу. Перевалив высоту, разведчики постояли, прислушиваясь к тарахтению самолетных моторов — над ними прошли легкие ночные бомбардировщики. Сутоцкий искоса посмотрел на Матюхина и спросил:
— А кто такой штурмбанфюрер Кребс?
— Понятия не имею, — пожал плечами Андрей.
Ночной бой, пожалуй, не встревожил бы госпиталь, но в палате младших офицеров не спали: ночные жители передовой, они по привычке ворочались на соломенных матрацах, курили и шепотком болтали. Когда началась перестрелка — далекая, нестрашная, — вяло поговорили о ней, но, когда «сыграла «катюша», палата встревожилась и загудела. Проснулся за перегородкой и Лебедев.
Ходячие по одному, по два вышли во двор и долго рассматривали полыхающее небо, со знанием дела прикидывали, как разворачиваются события. На рассвете стали подходить машины с тяжелоранеными. В армейский госпиталь легких не привозили…
Настроение в палатах упало, люди стали раздражительными, почувствовали себя обиженными. Первой успокоила свои палаты старушка-санитарка. Она побывала в приемном покое и узнала подробности минувшего боя.