В зеленовато-сизой темноте детали не различались, и механики вели машины, ориентируясь по следам впереди прошедших машин: боялись мин. А если прошел один танк, так по его следу пройдут и другие.
Метрах в пятистах от опушки дубравы механик головной машины дал газ, и десант дернулся. Когда командир орудия выстрелил, гул от выстрела больно ударил по нервам, кое-кто из молодых, прибывших с последним пополнением, приник к вздрагивающей броне и ощутил, как бешено колотится сердце и сохнут губы. Командир выстрелил вторично, и стало совсем плохо, потому что издалека над машиной пронеслась гудящая стремительная болванка, роняя искрящуюся трассу. И в это время рядом с машиной, прерывая все звуки боя, раздался необыкновенно высокий, наполненный смертной тоской человеческий крик.
Какой-то парнишка из пополнения потерял контроль над собой и, спрыгнув с брони, метнулся было назад, но споткнулся о распластанное на земле тело, упал, перевернулся и с ужасом уставился на мертвеца. Но мертвец дергал ногой и медленно поворачивал голову. На его губах пузырилась розовато-желтая от дальних САБов пена, и сами САБы играли в каждом пузырьке. Играли и пропадали.
Это показалось парнишке очень страшным. Увидев, что прямо на него движется тяжелая серая громада танка, он вскочил и истошно заорал:
— Стой! Стой! Стой!
Механик, конечно, не слышал его голоса, но увидел мечущуюся фигурку, а тут еще десант заколотил прикладами по броне. Механик сбросил газ, танк резко встал.
И тут — впереди, с боков и сзади — на танках стали вспыхивать фары. Механик тоже включил свет и только тогда увидел за парнишкой распластанное тело. Он пробормотал: «В такой темени и в самом деле своих подавишь», поработал фрикционами и вывернул машину в сторону от лежащего тела.
Парнишка стоял возле Андрея Матюхина и не знал, что делать. Он впервые попал в бой, да еще в ночной, да еще в десанте, и растерялся. Постепенно мальчишеская жалость пересилила страх, парнишка припомнил, чему его учили в запасном полку. Он расстелил плащ-палатку, осторожно подвинул на нее раненого и отволок за ствол дуба. Мимо проходили танки, и он прыгал возле них, кричал:
— Раненый тут! Раненый!
Но машины проходили мимо, и он, опять-таки еще по-мальчишески, не мог понять, как же это так: лежит раненый солдат, а люди проезжают и никто не остановится, никто не спрыгнет на помощь. Это же противоестественно!
И, распаляясь от явной, страшной по его понятиям несправедливости и жестокости, он все яростнее бросался на машины, а они уходили и уходили в темноту, туда, где рвались снаряды артиллерийского вала, где полосовали открытые пространства парные лучи фар.