Девушка рыдала, кулаками била себя по голове, по лицу.
— Какая клевета? В чем клевета? — шипела Гульсум-биби, с остервенением дергая дочь за ухо. — Ты же сама призналась Нури, а Нури сказала матери. Я все знаю. Чуть с ума не сошла. Не помню, как добралась из города.
Услышав имя клеветницы, Гульнар вырвалась, вскочила и в исступлении закричала:
— Ложь! Все ложь! Нури сама распутница. Я ничего ей не говорила! Я чиста, айи, чиста!.. Я еще не потеряла ума, стыда-совести. Я не такая бесстыдница, как Нури! — Девушка повалилась на пол.
Гульсум-биби не сдавалась:
— Правду говори, все равно смерть тебе! Скажу отцу — он тебе голову оторвет… и Юлчи… обоих вас изничтожит… Хоть перед смертью правду скажи!
Гульнар продолжала рыдать и биться мокрым от слез лицом о грязную, пыльную кошму. Она твердила одно:
— Ложь! Ложь! Ложь!
Отчаяние дочери смягчило сердце Гульсум-биби.
— Ложь? Как мне верить тебе? — говорила она, уже не в силах сдержать слез.
Содрогаясь от рыданий, Гульнар подняла от кошмы голову:
— Не верите — дайте Коран, я поклянусь на Коране! Потом можете убить меня. Все равно перед богом я предстану чистой, с открытым лицом. А не верите — после узнаете, что я не виновата.
Захлебываясь от слез, девушка обняла мать. Гульсум-биби оттолкнула ее, запричитала:
— Ах, где же смерть моя?.. Убила ты родную мать! Зачем только я родила тебя! И Юлчибай тоже — говорили, что он хороший, и самой он мне нравился. Стирала ему, латала. А он что наделал!
Гульнар вскочила, в упор посмотрела на мать опухшими и покрасневшими от слез глазами и с неожиданной смелостью выкрикнула:
— А Юлчи чем виноват? Я люблю его. Это правда. А остальное все — ложь, клевета!
— Люблю-у?! — Гульсум-биби снова вспыхнула гневом. — Где ты научилась таким словам? Вот это и есть, что ты стала беспутной!
Но Гульнар уже осмелела. Сознание правоты придало ей силы.
— Айи, — заговорила она — верьте, я чиста. Я сохранила себя! Хотите, пойдемте к Нури, к старшей хозяйке. Пусть Нури при мне скажет, что я ей говорила. Верно. Они — хозяева. Но им, видно, мало того, что мы на них батрачим, они хотят и имя наше очернить! — Гульнар схватила мать за руку. — Идемте! Я не могу стерпеть этой клеветы. Не бойтесь их, айи, пусть прогонят нас, что ж с того? С голоду не пропадем, мы привыкли к нужде. Проживем и без них… Не пойдете?
Боитесь? Тогда я сама пойду, одна. И пристыжу Нури. Пристыжу не клеветой, а правдой!
Гульнар отпустила руку матери, метнулась к ичигам, торопливо принялась обуваться.
Гульсум-биби подбежала, крепко схватила ее за руку:
— Уймись, не будь такой опрометчивой!