Отрок покачал головой:
— Ох, Мисаил-боярин, умный ты человек!
— А ты думал! — внезапно расхохотался Миша. — Не был бы умный, давно бы вон, как давешняя девчонка, лежал, царствие ей небесное!
— Во веки веков. Аминь!
Подросток благоговейно перекрестился. Впрочем, это он в том, оставшемся мире, подросток, а здесь уже очень даже взрослый, путь даже и молодой. Молодой и умелый воин, способный на все!
Усевшись к догорающему костру, Михаил задумчиво поворошил хворостиною угли:
— Я вот что подумал, Лекса…
Парень тут же напрягся, аж шею вытянул — слушал, внимал умному человеку с благоговением. Даже рыбину есть перестал.
— Может, эта девчонка не просто так бежала, а знала — куда. Может — к кому-то, кто бы ее мог поджидать в камышах.
— Да, так могло быть, — важно кивнул Олекса. — Вполне.
— Вполне, — Миша вдруг хохотнул. — Но скорее всего — нет. Однако могло… значит, и мы должны эту возможность со счетов не сбрасывать. Вдруг да кто-то сюда заявится, вот на то самое место… в ближайшие дни. Может быть — даже сейчас вот.
Юноша открыл рот, прислушался… вздрогнул:
— Чу! Кажись, веслище плеснуло!
— Ага, веслище… что на той стороне делается здесь и не услышишь. Дежурить нужно. По очереди.
— Что делать, боярин?
— Де… сторожу ночную нести! Дозор.
— Ясно! — Олекса оживленно всплеснул руками. — Я так могу хоть целую ночку не спать!
— Я же сказал — по очереди, — Михаил недовольно скривился. — Ты когда в дозор хочешь?
— Хоть сейчас, Мисаил-боярин! Приказывай только.
— Ну, сейчас так сейчас, — подумав, согласился Ратников. — Дорогу-то помнишь?
— Угу!
— Тогда иди. Вернешься… м-м-м…
— Когда Матица на поклон пойдет!
Матица… Полярная звезда, что ли? Наверное, так и сеть… На поклон — значит, под утро.
— Молодец! Верно все рассчитал, парень.
Олекса аж зарделся от похвалы, заважничал, не перед Мишей — перед собою:
— Я, боярин-батюшка, если что, тихохонько в шалаш прибегу…
— Опять — «батюшка»?
— Не гневайся, Мисаиле-боярин!
— Да не кланяйся ты, сколько раз уже говорить? Собрался? Иди!
Ратников и сам, как мог, старался рассчитывать: с той стороны острова до шалаша минут двадцать ходу — это учитывая ночь. Вряд ли там за двадцать минут что-то такое произойдет, что нельзя бы чуть позже иль раньше увидеть… тем более, все равно Мишу-то разбудить некому. Ладно — уж как решил!
В эту ночь Ратникову приснился сон, странно, но Миша его запомнил, хотя обычно такой вот на сны памятливостью не отличался, как, впрочем, и любой другой человек, кроме совсем уж древних старушек. Ну, не запоминал он сны, даже если когда и видел, а тут вот запомнил — наверное, потому, что разбудили посреди ночи. Олекса и разбудил, кто же еще-то? А сон был престранный! Будто стоит он, Миша, на вершине белой и искрящейся от снега горы, стоит не так просто, а на лыжах, а за спиной у него — рюкзак, а внизу, в долине темно — буря, а на вершине горы — солнышко… даже не солнышко вовсе — а сияющий змейка-браслет!