Магистр положил руки на стол ладонями вниз и слушал, прикрыв глаза и ничуть не поддаваясь на возбужденный Митин тон. Помолчав, он все-таки ответил, только на сей раз говорил медленно:
– О, многое, Митя. Многое. Зачем вам знать? Думаете, это для других придумали, что во многом знании многая печаль? Или хотите побороться со мной за судьбы мироздания? Даже не беритесь.
Он открыл глаза и посмотрел на Митю как будто откуда-то снаружи, и тот, окунувшись в пугающий гипнотический взор, вдруг понял, протрезвев, что заветная красная кнопка в черной папочке была для Магистра ничем: обтрепанной колодой карт, решенным кроссвордом. Использованной губкой, которую выбрасывают не глядя. Такой была вся российская афера… все российские аферы, включая его, личную.
– А, – каркнул Митя, лизнув губы неожиданно высохшим языком, – значит, э-э-э… кажется, я понял. То есть вы действительно один из тех, кто играет судьбами мироздания.
– «Один из»? – с любопытством повторил Магистр и тут же поморщился, как будто вспомнив что-то. – Ну, пускай так, хотя никакого мирового правительства не существует, и не верьте, если вас станут убеждать в обратном. А я – так, барахтаюсь понемногу, насколько хватает небольших, все убывающих сил.
– Вы что, скромничаете?
– Нет, – Магистр поднялся характерным текучим движением и подошел к Митиному креслу. Он сложил руки за спиной и смотрел теперь на Дикого сверху, чуть склонив голову набок, как на ребенка, которому решил что-то объяснить. – Не скромничаю. Просто человек – любой человек – не бессмертен, как бы ни отрицал эту элементарную аксиому в течение многих, многих десятков лет. Мои силы иссякают, и, увы, мне некому их передать. Да я и не собираюсь. Так что задавайте свои вопросы, пока я еще… жив.
– Я вам не верю, – нахмурился Митя. Почему-то вопреки всем переживаниям, злости и вполне обоснованному негодованию ему совершенно не хотелось, чтоб Магистр умирал. – Такие, как вы, переживают всех, вот и мадам Луковая сказала. Ничего у вас не иссякает, и… простите… вы не могли бы от меня отойти?
Магистр коротко рассмеялся и отступил куда-то в угол, где обнаружилась дотоле не замеченная Митей портьера. Отведя тяжелую ткань в сторону, гостеприимный хозяин замка промолвил в открывшийся проем слово, которое должно было прозвучать давно: «Кофе». «Вот четвертое, что его держит на земле, – кофе. Он же никогда не спит». Знание это пришло к Мите естественным и уверенным продолжением всей столь кропотливо собранной информации по «Гнозису». Человек, который крутил с миром роман такой интенсивности, не имел времени – да и желания – отдаваться грезам на перинах.