– …И я прочла ноты, и увидела, что это совершенно поразительная музыка, и захотела ее играть, и обстригла ногти, потому что… все равно тебе они никогда не нравились, и хотела прийти к тебе и сыграть эту музыку, автора которой не знаю. Это какое-то Лунное интермеццо. Оно вообще-то для арфы. Но я же не умею играть на арфе, которой у меня нет.
Митя осторожно опустился на диван, глядя на Алену.
– А что еще?
– Еще… я написала тебе статью. Ту, в журнал. Но мне было стыдно ее посылать. И еще я рисовала акварелью. Луковицу нарисовала и папин свитер на спинке стула. И Петла по памяти. «Образ Петла в памяти Алены Ордынцевой». Еще Рагнарёка. С ним, правда, ничего не вышло, потому что акварель не любит белый цвет.
Алена отняла руки от клавиш и закрыла крышку.
– А ты, Митя? Ты работал? И встречался с ним, да?
– Да, – не стал отрицать Митя, хотя не мог взять в толк, как Алена догадалась. – Только не проси меня рассказывать об этом.
Алена замотала головой, закрыв глаза и сжав губы, и Митя на секунду испугался, что вот уж теперь-то она точно заплачет. Только этого им сейчас не хватало.
– Можно, я останусь, Митя? – вместо этого спросила Алена. – Не надо меня прощать, понимать… жалеть, даже любить не надо – ничего. Просто давай я останусь. Я не могу. Без Петла не могу я. Это же наш ребенок. И вообще.
Митя кивнул. Когда Алена пришла, он почему-то и не подумал, что она уйдет. «Что же будет с нами?» – подумал он. «Нет никаких “нас”, – ответил он сам себе. – Есть Алена, есть я и есть Пётл. Будем работать».
– Ты читал Бунина? – вдруг спросила Алена.
Митя удивленно посмотрел на нее:
– Ну, Алена, я же все-таки школу заканчивал в Москве, а не в городе Кожикоде. Конечно, читал!
– И рассказ «Митина любовь» читал?
– Читал, – Митя опять забыл, что родители называли его Митей, а не Димой, именно по-бунински.
– Я вот не помню… там ли это было или в какой-то пьесе? Катя там говорила Мите… вроде «это будет летом», а он ей отвечал – «до лета еще дожить надо». Вот я и предлагаю тебе, Митя. Давай доживем до лета.
Митя молчал, вспомнив, что бунинский Митя до лета не дожил, потому что застрелился. Алена посмотрела в черное окно, иссеченное снегопадом.
– Ничего не было, Митя. Ничего не было.
– Я знаю, Алена, я видел.
Алена вскинулась и посмотрела на Митю, закусив губу. Митя улыбнулся (одному Богу известно, как это далось ему).
– Я видел… что было гораздо хуже. И лучше. У тебя в голове. Я согласен, милая. Давай доживем до лета. И до лета, и до осени, и до любого другого сезона, до которого нам захочется дожить. Только ты будешь мне помогать писать книгу и делать журнал. Теперь давай мне свою статью и пойдем выпьем за китайский Новый год.