Но мы уже не застали там следов разрушений, произведенных русской артиллерией. Решив использовать этот замок для себя, немцы со своим умением работать быстро, отремонтировали его полностью. Все стены внутренних помещений замка оказались разрисованными солдатскими художниками и испещрены картинками веселого фривольного содержания.
Невольно напрашивалось сравнение – разве с нашим пуританским духом разрешено было бы подобным образом «украшать» стены казенного казарменного помещения, в котором живут бойцы? Мы смеялись и пытались угадать, сколько суток гауптвахты схватил бы наш игривый художник, если нарисовал хотя бы одну только подобную картинку на стене у своей койки? А тут разрисовали все стены! Но у каждого свое…
Мой друг Сергей Петрович Точилов, ставший близким человеком к Гилю, продолжал покровительствовать мне и выдвигать меня.
Конечно, по его рекомендации, Гиль назначил меня командиром одного из взводов новой роты, которую сформировал Точилов. Об этом было объявлено в новом приказе Гиля, который он издал по прибытии нашем в Быхов. В приказе было наконец четко сформулировано главное назначение дружины – борьба с партизанами на оккупированных территориях. Таким образом, постепенно, шаг за шагом, мы все дальше и дальше откатывались от той идеи, ради которой пошли на это дело – формирование и объединение русских национальных сил для противопоставления их интернациональному, антирусскому, антинародному большевизму – и все больше и больше скатывались в положение простых наймитов, ландскнехтов, которых завоеватели натравливают против их собственного народа. Горькая истина упрямо лезла в глаза и в сознание, как бы я ни старался прогнать ее и думать прежними категориями и надеждами.
Мои отношения с Точиловым достигли уже той степени доверительности, что я решил наконец поделиться с ним своими сомнениями. Такая откровенность по условиям обстановки была смертельно опасна – уже были случаи коротких расправ с неосторожными сомневающимися, не сумевшими сохранить свои сомнения про себя до более подходящего момента и не удержавшими язык за зубами. В Парчеве были расстреляны – опять-таки Блажевичем! – несколько человек за подобные сомнения еще до нашего возвращения из «караульной командировки». Мы застали тогда свежие рассказы об этом событии.
Я ожидал разноса от Точилова за проявление неверия и сомнений, в то же время был уверен, что он не донесет на меня. Во втором я, конечно, не ошибся, он не побежал к Гилю с доносом на еще одного выявившегося маловера, но и не стал разносить и бранить.