Теперь она спокойно могла приходить в парк. Он давно ее привлекал разнообразием запахов, звуков, энергетикой какой-то праздной, не омраченной заботами свободой. Люди, находящиеся в парке, словно излучали другие волны, более теплые, ласковые, что ли, чем когда шли, спеша по своим делам, по улицам. Полина довольно часто прогуливалась в этом районе, но раньше войти в парк опасалась – огибала его по периметру, а за ограду не заходила. Слишком много там было препятствий: деревья, бордюры, фонтан, разнообразные беседки, бегающие по дорожкам собаки и дети. Трость позволила решить все эти проблемы. Парк стал любимым местом ее прогулок.
Но сегодня она с самого начала, как только пришла сюда, почувствовала себя странно. Что-то в самой атмосфере парка изменилось. И запахи изменились, и звуки. В голове постоянно возникали какие-то непонятные образы, навеваемые этим парком.
Полина села на скамейку неподалеку от оркестра – оркестр тоже сегодня был каким-то другим: словно подменили музыкантов, оставив тот же состав инструментов и репертуар. Ей представилась девушка, чужая, незнакомая, она ее никогда в жизни не видела, которая сидит на этой самой скамейке и слушает этот самый оркестр. И так проникается музыкой, как Полина никогда проникнуться не могла. Звучит Хандошкин, простая, но берущая за душу вещь. Девушка начинает плакать. С ней что-то случилось перед тем, как она пришла в парк.
Полина встряхнулась, прогоняя наваждение. Оркестр играл Генделя. Менуэт. Она стала про себя подпевать, чтобы снова не очутиться в чуждом видении, заставила себя представить огромный зал, залитый светом свечей, танцующие пары… Но свечи вдруг одна за другой начали гаснуть, зал сжиматься, воздух стал затхлым и спертым – таким с непривычки и дышать невозможно, – пронеслась в голове фраза, сказанная кем-то другим. Лязгнул замок, тяжело, со скрипом открылась массивная дверь тюремной камеры.
Усилием воли Полина вернула себя в «танцующий» зал. В зеркалах отражались пары, держащиеся за руки, словно в детской игре. Свечи снова ярко горели. Дамы и их кавалеры старательно выполняли фигуры танца. Полина снова дирижировала своей фантазией – только бы не соскользнуть, только бы не сбиться с ритма, только бы не перепутать фигуры. Пока идет все хорошо…
Но вдруг с ужасающим грохотом разлетается зеркало. Осколки усеивают… не зал, а незнакомую комнату. И сразу за этим слышится чей-то отчаянный, страшный крик.
Крик не смолк, даже когда наваждение прошло. Полина вскочила со скамейки. Музыка больше не звучала – концерт был окончен. Музыканты спокойно двигались, складывая свои инструменты, люди в парке продолжали свою прогулку, будто ничего не произошло. А крик длился и длился. Неужели никто, кроме нее, его не слышит? Неужели это опять только голос, внутренний голос человека, находящегося неизвестно где, один из тех голосов, которые ее временами преследуют? Но сейчас он слишком явственен, слишком отчетлив, слишком реален и… слишком страшен. Такого отчаяния и ужаса в человеческом голосе она не слышала никогда. Полина сделала несколько испуганных шагов по направлению к голосу – и тут увидела человека, который кричал. Черты лица его были искажены, руки сжимали ствол дерева, словно он боялся упасть. Она хотела тут же броситься к нему, помочь, успокоить, но удержалась, побоявшись ранить его сочувствием. И замерла, не зная, что предпринять. Стояла, перебирая в голове подходящие варианты начала разговора. Стояла, не сводя с него взгляда, выжидая подходящий момент. И ничего не могла придумать.