— Это придет со временем, — пообещал Бектемир.
— Еще трудно сказать, — пожал плечами младший лейтенант.
— Письма не получали из дому? — спросил Бектемир.
— Нет, — вздохнул Хашимджан. — Как птицы гибнут, натолкнувшись на буран, так и письма — словно горят в этом огненном буране. Как увижу семью, приятелей во сне, настроение портится.
— Хвала тебе… И со мной так же, — засмеялся Бектемир. — Однажды, ну прямо как Насреддин, поверил своему сну. Насреддин во сне явился с петухом на базар. "Сколько?" — спрашивает покупатель. "Две теньги", — отвечает эфенди. "Одна таньга!" — говорит покупатель. "Нет!" — "Полторы таньги". — "Нет". — "Ну уж ладно, без четверти две таньги!" — говорит покупатель. Ходжа Насреддин опять ответил: "Нет" — и вдруг проснулся. Смотрит — ни петуха, ни покупателя. Тогда он быстро закрыл глаза и говорит: "Ладно, давай руку, согласен на без четверти две таньги!" Так вот и я, — продолжал Бектемир, — заснул на краю оврага, продрог. Вижу наш прекрасный сад, прохладную супу, вода журчит. Отец, бедняга, приносит из сада корзину инжира, кладет около меня и хлопает по плечу: бери, сынок. Гладит меня по голове. Когда я направлял в рот инжир, большой, как лепешка, глаза мои открылись. Ни отца, ни инжира. Гудит одна стужа! Быстро закрыл глаза снова, жую, решил всласть, вдоволь наесться инжира.
Земляки захохотали, Хашимджан перевел Дубову. И тот посмеялся:
— Вот такова жизнь солдат. Поцелуй во сне — любовь и счастье для него!
— Когда буран утихнет? — наивно спросил Аскар-Палван.
— Когда? — вздохнул Хашимджан. — Сейчас огонь бурана идет с запада. Потушим его до того, как он дойдет до Москвы. Кровь за кровь, смерть за смерть! Сейчас надо думать только об уничтожении врага. Чем скорее мы его истребим, тем скорее кончится война.
Где-то поблизости один за другим взорвались снаряды.
Заброшенный деревянный дом затрещал…
Али, укрывшись в чулане маленького дома, так там и остался. Что ему было еще делать? Хотелось бы выйти наружу, да вокруг гитлеровцы. Он слышал, как обращался враг с пленными. Страшный враг. Нет для него ничего святого в этом мире. А что может сказать Али? Они даже не поймут его, гитлеровцы. Нет. Выходить пока нельзя. Живым-здоровым попасть в руки врага — позор. Это понимал Али. Отец — народ, мать — тоже народ. Где весь народ, там должен быть и каждый человек. Весь народ защищает сейчас советскую землю. Значит, и его, Али, место тоже здесь, на войне.
Бедняк Али Ярматов, родители которого не имели крова, а сам он ходил в отрепьях, батрачил на баев, только при Советской власти почувствовал себя человеком.