Парикмахер посмотрел на командира:
— Давайте столкуемся с вами: поговорите вы с большим начальством, чтобы мне дали достойное дело.
— Какое еще дело? — спросил Камал, что-то разыскивая в планшете.
— Дело, достойное джигита.
— Например? — нетерпеливо поинтересовался Камал.
— Например, перевели бы в конницу. Хорошо: один конь, одна плетка — и пошел на врага! — воодушевившись, горячо произнес парикмахер.
— Ого, видно, вы все серьезно обдумали, — попытался обратить разговор в шутку Камал.
— Конь — крылья человека. В пехоте мне, должно быть, трудно будет. Там еще и ползать приходится.
Камал посоветовал этому воинственно настроенному земляку не оставлять своей профессии:
— Продолжайте свое дело. Оно тоже нужно людям.
Затем молодой лейтенант терпеливо объяснил:
— Для того чтобы быть хорошим кавалеристом, надо тренироваться, долго обучаться этому делу.
— Кости у меня еще крепкие, — произнес мастер и покосился на свои худые, костлявые плечи. — Ездить на коне — для узбека нетрудное дело. Ведь деды-то наши выросли, играя в орехи под ногами коней…
— Чтобы на фронте показать себя, не обязательно вести танк или мчаться на лошади.
Парикмахер внимательно слушал лейтенанта.
— О, вам, наверное, еще это не довелось испытать. Иногда наступает такой момент, когда в руки берут оружие все — от генерала до повара и парикмахера — ив полный рост устремляются на врага. Дерутся не на жизнь, а на смерть. Помню первые недели войны. И день и ночь шли яростные бои. В самый напряженный момент повар Мухин — мы его звали дядя Муха — лег за пулемет и пригвоздил к земле десятки гитлеровцев.
Парикмахер, пощипывая усы, молчал. Камал в конце концов пообещал, что он еще раз попытается узнать о возможности пристроить его в какую-нибудь кавалерийскую часть.
Боец, упираясь ладонями в колени, встал и, прижав руку к сердцу, поблагодарил Камала, поглаживая другой рукой свою реденькую с проседью бороду.
Кивнув головой, парикмахер ушел быстрыми шагами.
Камал передал Терещенко суть разговора.
Тот степенно улыбнулся:
— Настоящий человек. Ну что там? Заполоним у немца какого-нибудь коня, посадим на него парикмахера — и вся недолга.
— Хорошая мысль. Простая… — улыбнулся командир, В один из вечеров при свете самодельной лампы, которую смастерил один из артиллеристов, Камал принялся за письмо. Лейтенант в жизни не писал девушкам писем, Только недавно ему казалось, что его мыслей и чувств хватит на целую книгу. Сейчас же слова потускнели, пропали. А некоторые казались бессмысленными.
„Салимахон!“ — просто написал он, по-детски послюнявив кончик карандаша, и задумался. Девушка сейчас же встала перед ним, кокетливо играя черными-пречерными миндалинами проницательных глаз, слегка склонив свою красивую головку.