Родилась Зойка дома — до ближайшей больницы было около двадцати километров, а мороз в эту февральскую ночь стоял невероятный даже для тех мест — сорок восемь градусов.
На рассвете Юрий Андреевич, просидевший всю ночь у соседей, вошел в свою комнату, и сердце у него дрогнуло: рядом со счастливой, сияющей Марьей Павловной лежало крохотное существо с большими голубыми глазами, чуть заметно шевелило пухлыми губами, словно пыталось причмокивать.
— Посмотри на нашу доченьку! Посмотри, — сказала
Марья Павловна. — Она мне теперь всего дороже, а я, дура, хотела ее выковырнуть…
Недели через две как-то ночью Юрий Андреевич все ворочался, потом сел у жены в ногах и сказал ласково:
— Надо, Маша, собираться, пока не засыпались. Нам с тобой теперь в казенный дом садиться немыслимо, а такое может каждый день случиться, я последнее время не совсем чисто работал. Пора…
И они очутились в Краюхе.
* * *
Несколько лет Юрий Андреевич «воздерживался». Хватало ранее накопленного, и связал руки страх в случае неудачи расстаться с женой и дочерью. С непривычки пришлась по душе и слава неутомимого труженика, бескорыстного энтузиаста артельного дела. Он надолго запомнил аплодисменты, которыми проводили его с трибуны городского Совета.
Ему несколько раз предлагали более крупные должности, сватали даже в заместители председателя горпромсовета, но он, помня о своей бурной биографии и о некотором несоответствии анкетных данных с житейской практикой, вежливо, но твердо отказывался. А когда Бушуев уж очень насел на него, Юрий Андреевич находчиво отпарировал:
— Я человек беспартийный, могу не ту линию загнуть,
Бушуев, однако, не успокоился.
— Линию мы выправим, а беспартийность твоя не на всю жизнь.
Юрий Андреевич от активных действий воздержался, но предложение запомнил.
Но вот однажды зимой командировали его в Ленинград. Дел у него было не много — согласовать в одном учреждении поставки ножевой фанеры для мебельной фабрики горпромсовета и добиться скорейшей отгрузки вагона толя для «Коопремонтстроя».
В ночь перед отъездом, дождавшись, когда жена и дочь уснули, Юрий Андреевич «снял остатки». Как ни осторожно расходовал он деньги, все же покупка дома, денежная реформа и ежемесячные дотации к зарплате свели почти на нет дальневосточные запасы — в христофоровской кассе оставалось около пятнадцати тысяч рублей.
В Ленинград Христофоров приехал в грустном, настроении — словно голодный вылез из-за стола.
В служебных делах, правда, повезло — работники в обоих сбытах оказались оперативными, решительными, все уладилось за день.