— А ну, выбрасывай!
И вот тут-то и произошло чудо. Знаменитый бас поднялся на крышу вагона и запел «Дубинушку». Потом он спел «Вдоль по Питерской». И страшный для «мешочников» комиссар растрогался и отменил приказ.
На станцию Ночка мы приехали поздно. Никто, понятно, не спал, разговаривали шепотом, словно боялись разбудить страшного комиссара.
Когда машинист дал сильный, продолжительный гудок, столяр Сидоров шепотом сказал:
— Ну что он горло дерет! Не мог потише…
Моя мать, давно покончившая с религией, перекрестилась и, подняв глаза к потолку, попросила:
— Господи! Пронеси…
А комиссар оказался совсем не страшным: небольшого роста, с худым утомленным лицом. Подошел к вагону и тихо спросил:
— Рабочие?
Пока он при свете керосинового фонаря читал поданный Сидоровым список, двое матросов пересчитывали в вагоне людей и мешки.
— Сколько? — спросил комиссар.
— Тридцать шесть, — ответил матрос.
— Все в порядке, — довольно сказал комиссар. — Пошли дальше…
Сделав несколько шагов, комиссар вернулся и спросил:
— Нет ли у кого случайно аспирина? Порошочка бы три…
Доктор Кац торопливо, с радостной улыбкой крикнул:
— Есть! Есть! Могу дать десять…
Комиссар бережно положил порошки в деревянный портсигар с махоркой на донышке и объяснил:
— Парни у меня заболели. Один все бредит.
Доктор Кац с готовностью предложил:
— Могу посмотреть. Я врач.
Один из матросов повел доктора вдоль поезда. Мы долго видели, как болтался в темноте огонек фонаря.
Вскоре доктор Кац вернулся, сел на край нар и грустно сказал:
— Умер матросик. Аспирин, понятно, вещь. Но тиф есть тиф. Сыпняк. А у них только лепешки из колоба и зеленые яблоки… И там еще трое…
У каждого из нас, кроме ржи и пшеницы, было понемногу муки и пшена. Никто не говорил речи, никто никого не убеждал. Руки сами потянулись к мешочкам с мукой и пшеном. Горстями черпали муку и как величайшую драгоценность осторожно ссыпали в наволочку, предложенную доктором.
Муку относили наш староста столяр Сидоров и ткацкий подмастерье Птицын. Доктор Кац порылся в своем мешке, уложил в клетчатую салфетку весь запас медикаментов, сунул в карман градусник и пошел вперед показывать дорогу.
Наш поезд уходил со станции Ночка на рассвете. Когда наш вагон проходил мимо низкого барака, мы увидели у его крыльца кучку матросов. Они помахали нам бескозырками и крикнули. Они крикнули что-то хорошее, это было видно по их лицам, но мы не расслышали — машинист опять дал сильный продолжительный гудок.
Доктор Кац сидел на своем любимом месте, на втором этаже нар, у окошка, и резал на тарелочке крупное зеленое яблоко.