А он свое:
— Вы, я вижу, опытная… Горлом, матушка, меня не возьмешь… Привыкли покупателям грубить.
— Никогда не грублю.
Он тычет карандашом в жалобную книгу:
— Документы на это есть. И еще вопросик. Скажите, пожалуйста, кто отец вашего ребенка?
— Николай Грохотов, мой муж…
— Это по документам. А фактически?
Я не сдержалась, заплакала:
— Что вы ко мне пристали? Какое вам дело?..
Тут в закуток ворвалась наша Аннушка. Накинулась на гражданина:
— Я думала, вы о деле. А вы вон куда полезли. Уходите! Не плачь, Наденька. А вы, гражданин, сматывайте удочки. Теперь так с людьми разговаривать не положено.
Он вылезть из-за стола никак не может. Бумажки свои собирает и кричит:
— Вы мне еще ответите! Покрываете разных…
А Аннушка на него:
— Освободите, гражданин, помещение!
Он ушел весь красный, глаза, как у кошки, желтые и усы торчком. Девчонки ко мне, успокаивают.
А Аннушка свое:
— Пусть еще раз сунется, в милицию отправлю.
— Кто он, Анна Павловна?
— Бес его знает. Сказал, что по поручению какого-то Телятникова. Надо, говорит, познакомиться с гражданкой Грохотовой. Плюнь, Надежда. Разве мало еще дураков на белом свете…
Как она про Телятникова упомянула, я сразу успокоилась. Поняла, откуда ветер дует. Мало ему, что Колю обидел, за меня, видно, принялся. Посмотрим, что у вас, товарищ Телятников, из этого получится.
Глупая я. Надо было мне с этим «представителем» поподробнее поговорить.
Стоит ли рассказывать Коле? Может, лучше промолчать? Он и так мучается. После разговора с Силантьичем немного успокоился, а теперь снова. Он ничего мне не говорит, но я вижу, и так мне хочется ему помочь.
Возьму да и схожу в райком… Могу и в горком. Там не помогут — в Центральный Комитет напишу. Так и напишу: «Мой муж Николай Грохотов честный, хороший человек. А его обидели…» А что дальше? Что я дальше напишу? О том, как Коля работает? Это всем известно. У него теперь и брака совсем нет. Как меня любит? Это же наше личное дело. Нинку удочерил? Что тут особенного, скажут. Многие чужих детей воспитывают. Что еще? Случись, не дай бог, война, Коля первым на фронт уйдет. Не только он, многие уйдут. Я сама уйду. Что он сделал такого, чтобы о нем в Центральный Комитет писать? Ничего. Таких много. Нет, таких мало! Нет, много. Просто я люблю его, и он мне кажется лучше всех. А он на самом деле хороший. Может быть, этого мало — быть хорошим? Надо быть выдающимся. Не все же Гагарины, не все, как Валя Терешкова…
Я ничего Коле не скажу об этом «представителе». Но что же получается — у меня все время от Коли тайны. О том, как Константин мне ходу не дает, молчу, о «представителе» тоже хочу умолчать. Разве можно так жить — с одними тайнами?