И только на другой день, когда я совсем остыла, Алеша мне сообщил, что он вчера получил от научного руководителя свою диссертацию с очень суровой оценкой.
— Что же ты мне раньше не сказал?
— Я пытался…
Очень мне было стыдно. И долго между нами висела эта несчастная кофточка… Алеша много времени спустя рассказал мне, как ему было обидно — и не то, что я его работой не поинтересовалась, а другое, более серьезное: «Уж не мещанка ли ты? Как же можно так себя взвинтить из-за какой-то кофточки?»
Тогда мы еще только жить начинали, не было у нас ни Тани, ни Мишки. Еще бы один неверный шаг, минутное настроение — и: «Шебалин А. П., прож. Стромынка, общежитие МГУ, возбуж. дело о разводе с гр-кой Нестеровой Л. М. прож. там же».
Мы тогда были молоды, неопытны, и все равно едва ли бы нам помог чужой совет. Нашу семью спасло главное — мы любили друг друга, очень дружили.
— Что же вы, Лидия Михайловна, мне скажете? — спросила меня Клавдия Борисовна.
Что я ей могла сказать?
— Любви нет?
— Нет. Терпение…
— Детям он не нужен?
— Нет.
— Тогда расходитесь…
Она поднимается, и я вижу, что мои слова ей очень были нужны, — у нее просто не хватало решимости.
И в этот момент я вспомнила, что она член парткома комбината, где секретарем Телятников. Я снова приглашаю ее сесть и спрашиваю:
— Вы были, когда партком рассматривал дело Грохотова?
— Как же, была…
— Что вы скажете о Грохотове?
— Я голосовала против его приема.
— Вам не трудно объяснить — почему?
— Сейчас трудно. Помните, у Толстого в «Воскресении» присяжные устали и охотнее примыкали к тому мнению, которое обещало скорее решить дело. Так и я. Устала я накануне. Короче говоря, поторопилась примкнуть к решению…
— Но вы же могли примкнуть и к тем, кто был за прием?
— Совершенно верно. Могла.
— Вы извините меня за прямой вопрос, но почему вы поступили по-другому?
— Откровенно?
— Конечно, лучше откровенно…
— Стыдно сказать. Я не спала почти всю ночь. Муж не давал. Он все говорил о человеческой подлости, о человеческой глупости… Выдал мне весь свой репертуар… И я утром была как деревянная. Мне было все равно.
Тогда я ей посоветовала еще более решительно:
— Разводитесь!
Утром позвонил профессор Владимир Сергеевич.
По телефону он всегда шутливо называет меня «хозяюшка».
— Хозяюшка, я не очень вам помешаю, если заеду минут на десять?
— Я вам всегда рада.
— Тогда еду.
В нашем бюро очень хорошие люди. У каждого за плечами огромный житейский опыт. Я знаю, они с удовольствием приходят на бюро, а если почему-либо не могут, обязательно позвонят, извинятся, а на другой день расспросят обо всем, что было. Все они к тому же интересные собеседники. А самое главное, никто не поступит против совести, их принципиальность мне известна и очень помогает мне. Стоит мне «занестись», как говорит председатель исполкома Семой Максимович, как профессор, улыбаясь, посылает записочку генералу, а тот, приписав два-три слова, передает Семену Максимовичу…