— Ты подумай, Жора, что дальше делать? Вася еще ничего, скромный парень, жениться хочет. А если бы она в другого влюбилась? Много их, ловкачей, — улестят, а потом нате вам, воспитывайте внука от матери-одиночки, получайте пособие. Напрасно ты погорячился, Жора. Надо бы спокойнее с девочкой поговорить…
Марья Павловна пошла в решительную атаку:
— Выдай тысяч двадцать на обзаведение, если не хочешь, чтобы у нас жили…
У Юрия Андреевича слезы немедленно высохли. Он даже взвизгнул:
— За кого ты меня принимаешь? За дурака? Я им двадцать тысяч, а они мне фельетон в «Трудовом крае»?!
— Что они, враги тебе, что ли?
— Да не они, а через ихнюю глупость. Они же деньги мотать начнут. Зойка в тебя уродилась — мотовка.
— Хороша мотовка. Шубы и то не имею…
Последние слова жены Юрий Андреевич пропустил, словно не слышал.
— Мотовка! Себя нарядит в разные финтифлюшки, босоножек накупит и Ваську еще вырядит. А что люди скажут? «Откуда у дочери Христофорова деньги?»
Марья Павловна заплакала и со злостью выкрикнула:
— Да провались ты со своими миллионами! На кой дьявол они нам, если от них никакой радости? Лезь, считай! Боишься потратить лишнюю сотню. Пропади они пропадом!
Юрий Андреевич из темноты рявкнул:
— Перестань глупости молоть! И не кричи. Хочешь, чтобы соседи услышали?
— Вот-вот. Соседей боишься, родной дочери боишься. Всех. Только надо мной измываешься. Всю жизнь изуродовал…
Супруги замолкли. Минут через пять Марья Павловна выдвинула новую идею:
— Скажем, что это Васе дядя Петр из Москвы на обзаведение прислал.
— Дура! Теперь в это никто не поверит. Раньше могли поверить, а теперь наверху зарплату здорово урезали. И вообще Петр — бессребреник… Впрочем, постой, мать, постой. А ты ведь, пожалуй, правду говоришь… Денег я им, конечно, не дам, а жить к себе возьму. Петр Михайлович Каблуков ему родной дядя. Стало быть, и мне свояком будет… Как же я, идиот, об этом раньше не подумал? Яков Каблуков дурак, но зато Петр умен, В семье не без урода. Мать! Беги за Зойкой. Ищи. Где она? Давай ее сюда…
— Она, наверное, у Люськи. Не мог же он ее сразу к себе увести.
— Беги к Люське, беги!
— Да подожди ты, дай одеться.
— Что ты копаешься, клуха, скорее.
— Больно быстр. Сам сходи…
— И пойду. И приведу…
Но Юрий Андреевич, конечно, не пошел. Искать Зойку отправилась мать. А Христофоров, довольный тем, что неприятность, кажется, улаживается, принялся за самое любимое занятие — размышлять о будущем.
Это заманчивое будущее рисовалось ослепительным. Как только состояние (Юрий Андреевич любил это слово — состояние) дойдет до двух миллионов с половиной, он бросит рискованную возню с ларечниками, колбасниками и этим бегемотом директором ресторана Латышевым. Ради справедливости надо отметить, что сначала Юрин Андреевич думал только о миллионе, потом о двух. Цифра два с половиной появилась сравнительно недавно, после подсчетов, произведенных Христофоровым на основе изучения жизни. Но два с половиной — это уж все, точка. Увеличивать эту контрольную цифру он пока не собирался.