«Бред! Это место уже сводит тебя с ума!»
Он мчался на помощь Эбби, которой угрожал смерч, хотя еще даже не попытался увидеться с отцом. Или со своим братом Джеффом, которого не видел со дня окончания университета. Мальчику тогда было всего четыре года. «У меня есть брат…»
А ведь он привык считать братом Рекса.
Рекс… Митч пытался представить, как станет действовать при встрече с основными действующими лицами в том, что, решив задержаться в Смолл-Плейнс, начал считать своей личной драмой. Что он скажет не только Эбби, но и Рексу, а также другим людям, знавшим его много лет назад? Что он может им сказать? Как он станет себя вести, если… нет, не если… когда столкнется с Квентином Рейнолдсом и Натаном Шелленбергером? А как насчет Верны? К тому же теперь следует принимать в расчет еще и Патрика. Как он им всем объяснит, какого черта уехал так внезапно и почему вернулся только сейчас?
Он попытался представить себе встречу с Рексом, хотя у воображаемого Рекса было тело взрослого мужчины и лицо тинейджера. «Эй, прости, что я уехал, не попрощавшись», — скажет он. Нет, это никуда не годится. Если он скажет «прости», ему придется объяснить, почему он это сделал. «Прости, что я уехал не попрощавшись, но дело в том, что накануне я увидел, как твой отец занес в дом Эбби тело мертвой девушки, а потом ее отец…»
В конце концов он отказался от этих попыток и начал представлять, что почувствует, встретившись с отцами своих друзей. И в ту же секунду в нем вскипела ярость. «Сукины вы дети, черт бы вас побрал!» — вот и все, что он сможет им сказать.
Он не станет извиняться. Он не станет ничего им объяснить. Он не станет защищаться.
Он скорее откусит себе язык, чем использует линию защиты, избранную за него его матерью. «Когда меня спрашивают, почему ты так внезапно уехал, — написала она ему, — я отвечаю, что ваши с Эбби отношения стали чересчур близкими. Я говорю, что мы не хотели, чтобы тебя так рано охомутали и втянули в брак или, не дан Бог, и того хуже — навесили тебе на шею детей. Я поясняю, что мы сочли за лучшее увезти тебя подальше от Смолл-Плейнс, туда, где больше возможностей, да и девушек тоже».
Прочитав это письмо, он едва не сжег телефонные провода, требуя, чтобы мать немедленно прекратила распространять клевету, и умоляя не поступать так с Эбби, которая ни в чем не была виновата. «Как ты могла? — орал он на мать. — Как ты посмела ее в этом обвинять?» На что она совершенно хладнокровно отвечала: «Должна же я им что-то говорить».
Было время, почти девятнадцать лет назад, когда он ни за что не стал бы разговаривать с матерью в подобном тоне.