«Ну да, Иванушко, ну да, знаем тебя, — злорадствовала и кивала за углом баба Нюша. — Ты и в молоке кость сыщешь, чтобы удальству оправдание иметь. Своя-то баба не успевает гасить фонари под глазами».
— В пять утра за ней автобус приезжает — пожалуйте на ферму. В одиннадцать доставляют ее до самого дома с почетом. На вечернюю дойку опять автобус под самые окна, с вечерней дойки опять то же самое такое. И зарплата у ней против моей вдвое, а? — восхищался своим унижением Тимка.
«Ну да, — поддакивала и ему баба Нюша. — Худая баба Клавка, чего и рассуждать! Хужее не придумаешь, весь дом, негодна, на себе тащит, хозяина с должности сгонят, судить ее, бессовесну, при всем народе!»
— Уух… я бы уж!..
«Ну, конешно, Иванушко, конешно, сердешный, покорени их всех геройски, штоб ни одной бабы на всю слободу, а ты сам, да вот Тимка, да магазин бесплатный!» — упивалась их разговором баба Нюша за углом аптеки.
— Вы-то мужики хорошие, — вежливо обратилась она к ним, выйдя наконец из укрытия. — А я иной раз гляжу — топчутся тут как на подбор сероватые, норовят присесть где-нибудь на приступочке, да лучше под стеночкой, да штоб и не дуло. Лица-то плохо бритые, голоса малозвучные, сапоги не чищены, шапки жеваны. Отчего такое? Может, земля у нас для мужчин неполезная?
— Чего? — спросил Иван.
— Вам, может, и незаметно, — бесстрашно продолжала баба Нюша. — А я, буват, смехом умучаюсь вся: сойдутся возле магазина мужиков трое — один немой, другой гогочет противно, у третьего уха нет!
— Ты откуда свалилась, Нюша, сдуй тебя в колодец? — плохо улавливая смысл в ее скороговорке, но почувствовав что-то оскорбительное для себя, удивился мрачный Иван.
— Эдак какой ты, Иван, грубый, — объявила она. — Никогда гладко не говоришь! — И ласково: — Ты, Тимофей Николаевич, рупь у меня просил?
Тимка от неожиданности и вскочил, папироску из уважения спрятал за спину.
— Не могу! — сладко сказала ему. — Потратилась!
И пошла от них мимо горки на мост и по дороге над озером, радуясь, что хорошо поговорила. Теперь можно было попить чай с конфетами и до дежурства подумать на печи о новой крыше сарая и о поросеночке. Она работала в школе-интернате ночной няней, ей к девяти следовало заступить на дежурство.
Дунул ветер — это туча над лесом давала знать о своем приближении. Зарябило озеро, заскрипели липы, понесло по улице листья и пыль. На монастырской горе баба Нюша набрала в ладонь земляники и понесла к себе, но по дороге угостила Марину Капитоновну, молоденькую учительницу. Одна под голыми липами, под грачиными гнездами Марина Капитоновна понуро шуршала красным сапожком в опавших и уже пожухлых листьях, как бы искала что-то.