— А это не входило в вашу компетенцию. Разве ваша задача помогать историкам и литературоведам? Помогать пану К. в поисках автора «Энеиды»? Или пани С. в поисках старых Ольшан?
— О ней не смейте говорить, — сказал я.
— А-а… ну, дай бог. Но помогать им всем — не слишком ли жирно будет?
— Напрасно не помогали, — сказал Щука. — Взаимный опыт мог бы пригодиться.
Казалось, что перед нами сидел не человек, ожидающий ареста, и не те, которые приперли его к стенке, а просто шла милая беседа на интересную для всех тему.
— Кстати, не выпить ли нам коньяка? — поднялся Ольшанский.
Мы переглянулись. Это было уж слишком. Но с другой стороны…
— В качестве награды за то, что я проиграл и, как видите, мужественно проиграл. Не ломаюсь. Словоохотливый.
Он принес из серванта неначатую бутылку «Двина».
— А что? — вдруг уступил своей злобе я. — Можно. Надеюсь, он не держит в буфете десять неначатых бутылок с отравой.
— Можно, — сказал и Хилинский.
— Я не отравляю вино.
— А сигареты? — спросил я.
— Припомните, что я советовал вам пить понемногу и обязательно бросить курить.
— Было, — сознался я.
— Я не хотел бы отравить вас и не хочу травиться сам. А вам, Хилинский, спасибо за ваше «можно». — И поднял рюмку. — Ну, чокаться не будем, это уж слишком.
Закинул львиную седую гриву. Потом сказал:
— Вполне возможно, что это последняя бутылка коньяка, которую я начал. Или, может, в качестве последнего желания еще дадут? Принято это у нас или нет?
— Кто вам сказал, что вам придется высказывать последнее желание? — спросил Щука. — Ведь вы о многом не знали. Конечно, если вы тут говорили правду.
— Я говорил правду… Но даже если бы пришлось — не высказывал бы желаний и не роптал… Да, о многом не знал… Однако есть в подсолнечном мире иной суд. Более непримиримый, более жестокий. И, кажется, последний из Ольшанских как раз и подлежит этому суду.
— Что, бог? — спросил Хилинский.
— Это вы поговорите с Леонардом Жиховичем, — сказал хозяин.
— Девушку которого в числе других выдал немцам Высоцкий.
— Спелись, — иронично передразнил нас Ольшанский, — убийца и потомок убийцы.
— Попуститель убийств, — сказал я.
— Смерть Зои, — полувопросительно сказал он.
— Да. Потому что хотя она и сама отравилась, а в конце концов отравили ее вы.
— Почему?
— Не вынесла. Совесть не перенесла измены. Посчитала, что один у нее настоящий и был, а она его отдала с головой врагам… Знаете, как это больно.
— Я тогда еще не знал этого.
— «Тогда» — это когда убедились, что книги в квартире Марьяна нет и попытались взломать мою дверь. Вот тут вам молодой человек с мусором и понадобился. Кто-то открывает…