На другом конце линии мгновение молчали, потом картавый мужской голос без всякого выражения произнес:
— Умер он. То, что осталось, жгут послезавтра утром. — Затем связь прервалась, а ликвидатор налил себе еще чайку и задумался.
«Знаем мы эти неизвестные причины, — он размешал сахар и добавил для вкуса в стакан немного варенья, — человека зажарить в своей собственной квартире проще простого. Вернее, он сам себя угробит, стоит только ввернуть в патроны вместо обычных лампочек другие, у которых в колбу закачана специальная горючая смесь. Придет человек к себе домой вечером, щелкнет выключателем в прихожей, и сразу же сверху на него хлынет огненным водопадом смерть. Неприятная, между прочим, как у коммуниста Лазо».
Вспомнив, как кричали зеки, на которых когда-то давным давно испытывали ПОГС — портативный огнемет специальный, Юрий Павлович поежился: «А ведь конкретно убрать меня хотели, сволочи. Случай помог да, пожалуй, предусмотрительность моя. Ясно, что попробуют еще раз, а скорее всего еще и ментов посадят на хвост — сворой идти по следу сподручней. Значит, промедление сейчас смерти подобно». Савельев придвинулся к треснувшему настенному зеркалу, тщательно намылившись, побрился и принялся в очередной раз менять свой имидж.
Благородная седая шевелюра с курчавыми бакенбардами, бороденкой клинышком и усами а-ля Чапаев совершенно преобразили его. Глянув брезгливо на свое отражение, Савельев аккуратно сложил все ненужное на дно ванны, облил азолитом и начал надевать серый костюм-тройку, который вместе с белой рубашкой и строгим галстуком в горошек смотрелся несколько старомодно, зато солидно и без претензий на оригинальность. Хорошие югославские туфли на микропоре, классическое английское пальто со шляпой завершили ансамбль. А когда Юрий Павлович нацепил на нос чуть подкопченные очки в толстой роговой оправе, никому бы и в голову не пришло, что это не профессор Дмитрий Пантелеймонович Рогозин, отправляющийся по своим член-корреспондентским делам из столицы нашей родины в Петербург.
Между тем процесс в ванной уже подошел к концу. Дождавшись его окончательного завершения, Савельев взял в правую руку трость — чудесную вещицу, внутри которой находился метровый клинок прекрасной золингеновской стали, в левую — серые замшевые перчатки, внимательно осмотрелся и, хлопнув дверью, стал спускаться по скользким от мочи ступенькам лестницы.
Дождь на улице стих, однако, как обычно, после него похолодало: налетел резкий, порывистый ветер, лужи начали покрываться хрустящей коркой наледи. Придерживая шляпу, Юрий Павлович замер на краю тротуара с протянутой рукой. Не прошло и минуты, как на его призыв откликнулся водитель умеренно потрепанной «пятерки», однако Савельев уселся только в третью остановившуюся машину, на полдороги вышел, затем, внимательно проверяясь, миновал пару кварталов своим ходом и лишь только после всех этих предосторожностей опустился на сиденье таксомотора и скомандовал: