Между тем кассета давно уже закончилась. Приподняв голову с мокрой от пота груди ликвидатора, Катя благодарно посмотрела ему в глаза:
— Знаешь, после этого твоего Амстердама ты стал какой-то другой, просто буйвол, — после чего с улыбкой направилась в ванную.
А Савельев, дождавшись, пока зашумит вода, принялся набирать номер справочной аэропорта.
Стоял я раз на стреме, держался за наган,
И вот ко мне подходит незнакомый мне граждан.
Он дал мне кучу денег и жемчуга стакан
И говорит: «Поедем со мною в Амстердам.
Там девочки танцуют голые, там дамы в соболях,
Лакеи носят вина там, а воры носят фрак».
…
Мы сдали того фраера войскам энкаведе,
С тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде.
(Плесневая кучерская бацаловка)
— До вечера, солнце мое. — Поднявшийся ни свет ни заря Савельев чмокнул сладко спавшую Катю в теплое ушко и, быстро собравшись, захлопнул входную дверь — дел ему нынче предстояло немерено.
На улице моросил мерзкий косой дождик. Ликвидатор успел изрядно вымокнуть, пока не отыскался энтузиаст, согласившийся отвезти его в гостиницу. Слава Богу, время пробок еще не наступило. Без проволочек добравшись до своего номера, Юрий Павлович в темпе позавтракал чаем с бутербродами, оделся попроще и, внимательно изучив карту окрестностей Санкт-Петербурга, направился на автостоянку.
«Восемьдесят третья» действительно была хорошей «девочкой»: снявшись с сигнализации, она приветственно подмигнула ликвидатору фарами и завелась с полуоборота. Прогрев ее, Юрий Павлович тронулся с места. По пути он сделал несколько остановок, вначале зашел в аптеку, затем в одном из магазинов купил кайенского перца, в другом приобрел блок дешевых горлодерущих сигарет и, сделавшись под конец счастливым обладателем хорошо заточенной штыковой лопаты, направился по Пулковскому шоссе из города прочь.
Трасса была скользкой, видимость паршивой. Только покатавшись часа полтора, километров за полета от Гатчины, ликвидатор нашел подходящую лесную дорогу. Съехав с шоссе, он натянул резиновые сапоги, накинул на голову капюшон куртки-штормовки и долго бродил среди мокрых, по-осеннему печальных деревьев, тщательно прислушиваясь и время от времени поглядывая на часы. Наконец Юрий Павлович одобрительно крякнул и, благодаря в душе ночные заморозки, разогнавшие грибников, принялся углублять естественную впадину в самом центре пространства, образованного полузасохшим, плотно сросшимся словником. Мокрый как мыть он накидал поверх вырытого кучу веток, засунул под нее лопату и легким бегом припустил к машине, потому как со временем было напряженно. Скинув сапога и штормовку, Юрий Павлович оперативно привел себя в надлежащий вид, снова посмотрел на часы и, горячо желая на лесной дороге в дальнейшем не застрять, резво двинулся по ней к трассе.