Наконец Савельев выехал на небольшую полянку и аккуратно развернулся. Замерев у машины, с минуту вслушивался в звуки осеннего леса. Под низкими тучами ветер злобно шумел верхушками елок, дождевые капли падали с веток деревьев на покрытую увядшими листьями землю. Киллер внезапно почувствовал отвращение к себе: «Старею, видно, мнительный стал, да в такую погоду не то что людей, волков здесь не сыщешь».
Не мешкая он раздел труп до трусов, смешал кайенский перец с табаком и, переодевшись в сапоги и штормовку, взвалил жмура себе на плети: «Хорошенький марш-бросок с отягощением». Изредка подсвечивая себе дорогу фонариком, Юрий Павлович допер наконец покойника до ямы, с нескрываемым облегчением скинул его в уже плескавшуюся на дне водичку и не спеша принялся зарывать. Место раскопа он укрыл толстым слоем листвы, стараясь, чтобы полусгнившая прошлогодняя оказалась внизу, затем поверху накидал сухостоя и, отходя назад, принялся щедро посыпать дорожку следов адской смесью табака с перцем.
Добравшись до машины, Савельев на скорую руку обыскал одежду убитого, вытащил документы, деньги и ключи от квартиры. Упаковав шмотки в предварительно захваченную спортивную сумку, он, как был в сапогах и штормовке, уселся за руль. Интуиция, эта мерзкая грязная шлюха, Юрия Павловича не подвела. Едва он тронулся с места, как одно из передних колее «восемьдесят третьей» сползло в глубокую, наполненную водой колею, машина плотно села на брюхо, и около часа ликвидатор занимался ее поддомкрачиванием, подтаскиванием веток и земляными работами. Наконец человеческий гений победил. Весь мокрый от дождя и пота Савельев дотащился до шоссе, удачно вырулил на него и покатил в; сторону города.
«Нет тела, нет и дела», — пронеслась почему-то в голове Юрия Павловича старинная ментовская истина. Объявив себе после Гатчины привал, он утопил сапоги и штормовку в кювете, забросил лопату в наполненную зловонной жижей яму и, сидя в теплом полумраке салона, с наслаждением съел «Баунти». На часах между тем уже было начало восьмого. Вспомнив о планах на вечер, киллер внезапно заторопился и вдруг понял, что по своей новой знакомой изрядно соскучился. «Старею, становлюсь добрым и сентиментальным». — Он посмотрел в паспорте место берсеньевской прописки — не больше не меньше улица Тракторная — и, включив поворотник, плавно влился в поток машин.
Не доезжая до Пулковских высот, ликвидатор ушел налево по направлению к Красному Селу. Без приключений въехав в город, он покатил по проспекту Стачек на славную Нарвскую заставу, откуда, говорят, весь революционный бардак и зачинался.