Марту не то чтобы смущало это «раз и навсегда», просто никто ей не нравился из парней. Вот не нравился, и всё тут.
Впрочем, она могла бы и не выбирать себе пару, по крайней мере сейчас, в юности. Могла бы жить одна, не рожать детей. Это было бы не очень хорошо для поддержания жизни родного стана – большого карпатского поселения арви, – но, в конце концов, кто бы ее принудил жить с нелюбимым мужчиной? Никто. Ник-то…
Марта прыгала с камня на камень – переходила через мелкую горную речушку, у которой и названия до поры до времени не было никакого. Дети стана сами дали ей имя – Золотой ручеек. Золотой, потому что с ранней весны до середины осени, пока снежные тучи не повиснут над горами, в ручейке текло и бурлило самое настоящее расплавленное золото. Так казалось из-за солнца, делавшего здесь свою работу, не теряя ни минуты. Белые грибы, лесная малина и ежевика, трава на пастбищах – все было наполнено изнутри самым настоящим солнечным светом; так, по крайней мере, представлялось Марте. И к тому же… Марта на секунду остановилась на гладком скользком валуне, переступила ногами… и к тому же… Она потеряла мысль. Потому что увидела совсем близко, на берегу, куда так стремилась, возле кустика цикория пару стоптанных кожаных лаптей-ходоков. Они лежали, уткнувшись острыми носами друг в друга, как два длинных диковинных зверька. Чуть дальше, за лаптями, валялся комок серой холстины. Марта присмотрелась – штаны и рубаха, вон штанина торчит, вот рукав, обметанный по обшлагу суровой ниткой. Она подняла глаза и увидела человека. Человек стоял к ней спиной, из одежды на нем была только соломенная шляпа. По его спине и ногам плыли, сливаясь и снова разделяясь, продолговатые солнечные блики, делая его похожим на пятнистого олененка. Не отрывая от него взгляда, Марта занесла босую ногу над следующим валуном, оступилась и свалилась в ручей. Человек обернулся, испугался, схватил свою одежду и, не отводя от Марты глаз, прикрыл причинное место. Он был молодой, черноволосый и синеглазый, что выдавало в нем истинного гуцула. Это сочетание синевы радужной оболочки и черных волос – основные признаки гуцульской расы, о чем не раз Марта слышала от взрослых.
Она выползла на берег, отвернулась от столбом стоявшего парня, села на теплую траву и стала отжимать волосы. Когда оглянулась снова, гуцул уже оделся и теперь смущенно вертел шляпу в руках. Его волосы черными кольцами спускались по загорелой шее к вороту рубахи. Его темные губы тихонько двигались, будто он что-то говорил про себя или собирался сказать. У Марты что-то зашевелилось в районе груди. Что-то новое, незнакомое, как будто за пазуху насквозь мокрого платья залезло маленькое существо, например птенец, и теперь тепло и сонно ворочается там. «Кроме нас, здесь нет ни одной живой души, – вдруг подумала Марта. – Мы как первые люди на земле». Не чувствуя ног, почти не дыша и совершенно не отдавая себе отчета в том, что она делает, Марта подошла вплотную к парню и провела ладонью по его груди. Точнее, ее ладонь касалась его груди и совсем не интересовалась мыслями своей хозяйки по этому поводу. И правильно не интересовалась – мыслей у Марты не было никаких. Ею руководил проснувшийся вдруг и заполнивший ее от макушки до пяток чистый природный инстинкт, который никак не затрагивал голову, но заставлял колотиться сердце. Соломенная шляпа упала на траву и покатилась прочь, как желтое колесо, пока они, путаясь в руках и одежде, опускались друг перед другом на колени. И вот уже мальчик целует Марту и прерывается только для того, чтобы дать ей стянуть через голову тяжелое мокрое платье, а она с первобытным восторгом обеими руками трогает его penis (такое слово она видела в атласе и других не знает), и живот, и снова penis – «Ого, – думает Марта, – ничего себе», и снова не думает, обхватывая обеими ногами его ноги, скользя по траве, задыхаясь, чувствуя, как разливается в животе густой теплый поток.