До вечера Марта и не думала вспоминать, как ее зовут и откуда она пришла. И только когда потянуло холодным ветром с вершины Грахота и пошел мелкий сумеречный дождик, она с сожалением натянула на себя жесткое высохшее платье, как и в самом начале, провела ладонью по груди мальчика и пошла домой, слегка покачиваясь от усталости. Они ни о чем не договаривались, но утром встретились на том же берегу – каждый из них прошел не меньше четырех-пяти километров. Марта – от стана вниз, он – в гору, с полонины, из своего гуцульского села.
Тридцать дней слились для них в один бесконечный июльский полдень. Тридцать дней ни одна живая душа не знала о том, что происходит среди юных смерек[25] недалеко от берега безымянной речушки, на поляне, где рясно[26] растут голубые сокирки, панский мак, канупер, колокольчики и душистая горькая полынь.
Весь тот месяц красавица Галя, дочь мольфарки[27], сильно маялась животом и носа не казала на двор. Мать выхаживала ее отварами и заговорами, ну, на то она и мольфарка. Уж так переживала за донечку, что на время прекратила принимать других больных, ничего не слышала и не видела, лишь бы Галя поднялась.
– Поднимайся, доню! – Мать, разгоряченная после возни в хлеву, расчесывала ей на ночь густые темные волосы и снова заплетала их в толстую косу. – Поднимайся, да сыграем свадьбу. Нравится тебе Юрка? Получишь ты своего Юрку.
Галя дулась, сопела, в сомнении ковыряла пухлую нижнюю губу.
– Не смотрит он на меня, мамо. Я уже и так, и так – не смотрит. Я сохну, мамо, болею из-за него. Не смотрит.
– А на кого смотрит?
– Ни на кого. Он сам по себе.
– Ничего, доню. Поверь маме – осенью сватов пришлет. Ты только одужуй[28] и ни о чем не думай.
Только через месяц Галя вышла из гражды[29] во двор, долго моргала, привыкая к яркому солнцу, гладила и чесала за ухом пса Михая. Подумала немного и решила выйти со двора, пока мамки нет, подняться на холм и посмотреть вокруг, заодно, может, и Юрку своего увидит. С того холма хорошо виден их двор, сколько раз она наблюдала, как Юрка выносит на крыльцо свою неходячую бабку, усаживает на лавку, накрывает ей ноги лижником[30] и отправляется по грибы по ягоды. «Будет он мой, – твердо решила Галя. – Раз мамка сказала, значит, так тому и быть. Будет любить меня, – Галя сладко зажмурилась и обеими руками погладила высокую грудь, – будет лежать со мной каждую ночь…»
С холма она увидела старуху, неподвижно сидящую на крыльце Юркиной гражды, и больше ни одной живой души. За день Галя еще несколько раз поднималась на холм и только к вечеру заметила Юрку, да так разволновалась, что чуть не побежала ему навстречу. Он шел не торопясь, без корзины и улыбался во весь рот.