– Вставай, старик, – велел тот японец, что посерьезнее, и даже дружелюбно коснулся его плеча, отчего отец вздрогнул. – Ты не о том подумал. Мы ничего плохого им не сделаем. Отдадим в специальную школу, они пройдут курс подготовки, работать будут. Просто будут работать на великую империю, на ее боевую мощь. Нам нужны умные и способные девочки.
И подмигнул Шань.
* * *
Мицке смотрела на несчастную Солю и думала, что внезапные «окаменения», когда человек вдруг перестает слышать и смотрит внутрь себя, – это, наверное, как защитная реакция организма: мол, меня нет, а значит, и того, что со мной происходит, тоже нет. Когда умер дедушка, самый верный ее друг и защитник, которого она, тогда еще второклассница Таня Малькова, любила больше всех на свете (больше мамахена так уж точно!), самым тяжелым было следующее утро. Ведь когда человек просыпается, воспоминания о вчерашнем дне «включаются» в голове не все сразу, а постепенно, как появляются одна за другой иконки рабочего стола при запуске компьютера. Она помнит, как проснулась в хорошем настроении и тут же – через несколько секунд – на нее обрушилось осознание того, что дедушки нет, он умер и теперь лежит совсем один в морге горбольницы. Но рядом были люди, они прибежали на ее плач и крик, тормошили, поили валерьянкой, утешали, отвлекали. И Таня смирилась постепенно, свыклась с этой страшной мыслью, которая все равно целиком не помещалась в голове. Весь день она тихо сидела в уголке в обнимку с идиотским плюшевым телепузиком и наблюдала сквозь медленные мутные слезы, как мама, бабушка и кумовья, приехавшие на первой электричке из Луганска, скорбно и сосредоточенно готовятся к похоронам.
– Хотите, я останусь у вас ночевать? – предложила Мицке. – Только маму предупрежу, она отпустит. Хотите?
Соля посмотрела на нее так, будто не расслышала и теперь пытается понять, а потом мелко закивала и сжала ее руку холодными пальцами.
– Вот же бедолага, – сказала Мицке, входя на кухню, где Кид-Кун и Данте курили, выдувая дым в окошко газовой колонки. – Дайте, что ли, и мне сигарету.
– Щас. – Кид-Кун мрачно глянул на нее исподлобья и покрутил пальцем у виска. – Достойный повод нашелся? Может, водки тебе еще налить?
– Может, тебе косяк забить? – охотно подключился Данте. – Или дорожку выложить?
– Козлы, – дежурно обиделась Мицке и вернулась к Соле. Соседство с ней было хоть и тягостным, но по крайней мере ничем не задевало ее чувств.
Ночью, беспокойно ворочаясь на бугристом диванчике Лизы, привыкая к звукам и запахам чужого дома, Мицке время от времени задерживала дыхание и прислушивалась – что там эта женщина, как? Хоть бы не удавилась, не выпрыгнула из окна… Хотя какой смысл из окна прыгать – у них же дом одноэтажный. В какой-то момент, мучаясь от бессонницы – состояния нового, отвратительного и тревожного, – Мицке пожалела о своем великодушии. Чем она помочь может? Да ничем. А благими намерениями, как говорит бабушка, вымощена дорога в ад. Или «в зад», как сказал бы пошляк Кид-Кун.