Наш отдых кончается. Найдя повышенное сердцебиение, врачи после долгих пререканий разрешают нам новый подъем к намеченному потолку.
Свинка оказывается наиболее тяжело пострадавшей — у нее во время стремительного пикирования лопнули барабанные перепонки.
— Может быть, отложим? — говорит Элькин, все еще пытаясь склонить нас к отдыху.
Забравшись в камеру, мы категорически протестуем. Послезавтра предстоит длительный высотный полет, к которому нужно как следует подготовиться.
— Тогда примите спутника, — говорит Элькин и снова подсовывает нам клетку со своей жертвой.
Ослабив пояса, мы располагаемся в барокамере, как к длительному путешествию, и подаем сигнал готовности.
Вспыхивает огонек сигнальной лампы — подъем начинается спокойно и незаметно. Теперь мы уже расчетливо и экономно производим свои движения, потому что для набора заданной высоты предстоит затратить немало усилий. Преждевременный расход сил, даже на небольшой высоте в восемь-девять тысяч метров, может привести к обмороку.
Сидя неподвижно, не сводя глаз с контрольных приборов, мы несколько быстрее, чем при первом подъеме, достигаем шести тысяч метров. Наше внимание привлекает внезапное сотрясение клетки. Свинка делает несколько рывков, пытаясь прыгнуть вверх, затем валится всем телом. Так лежит она с посиневшими ушными раковинами и мордочкой, полузакрыв мертвеющие глазки.
Беру металлический молоточек и ударяю им по стенке барокамеры, которая издает звук, подобный удару падающего колокола. Свинка даже не переводит своего тускнеющего взгляда. Она лежит неподвижно, скованная параличом.
На высоте десяти тысяч метров тянет ко сну. Усталость разливается по всему телу, вызывает легкое головокружение.
На утомленном лице Скитева вижу выражение собственного состояния. Глаза сузились, хотя и блестят нервным огоньком. Сам я выгляжу, вероятно, не менее утомленным и жалею, что в кабине нет зеркала.
У стеклянного кружка барокамеры — глаза Элькина, наблюдающего наш подъем. От времени до времени он спрашивает в трубку телефонного аппарата: «Как?»
Поднимаем большой палец кверху. На нашем условном языке это означает: «Продолжай набор высоты!»
Одиннадцать тысяч пятьсот.
Кислород поступает по двум шлангам богатым потоком, по вдохнуть его досыта не удается. Вдохи становятся учащеннее, и стремление дышать глубже вызывает лишь утомление. Мы приближаемся к тому пределу, когда человек из-за непривычной низкой разности давления не в состоянии вдохнуть кислород.
В 1929 году американский аэронавт Грэй погиб, достигнув высоты двенадцати тысяч двухсот метров. Если сделать поправку на несовершенство кислородной аппаратуры, то смерть Грэя будет понятной. Аэронавт лишился физической возможности вдыхать кислород еще до того, как наступила катастрофа.