— В городе опасно.
— Все будет в порядке.
— Не заблудись. Погода портится.
— Я неплохо ориентируюсь.
— Ты можешь не вернуться.
Рейчел тяжело опустила два ведра, и вода расплескалась на снег.
— Я обязательно вернусь.
Мы оба понимали, что она хотела сказать на самом деле. Рейчел боялась, что со мной случится что–нибудь, что у меня просто не будет возможности вернуться.
Глядя на разлитую воду, она попросила:
— Не ходи. Оставайся со мной.
— Может…может, ты пойдешь со мной? — Я не верил, что она согласится, но все же предложил. — Пара часов ничего не решит.
Мой вопрос повис в воздухе.
— У меня много работы.
Рейчел развернулась и начала резать фрукты и овощи на корм. В глазах у нее стояли слезы.
Возле синагоги на Шестьдесят второй улице я свернул с Пятой авеню, прошел пару кварталов на восток, затем еще немного на юг. Было почти десять часов. Я схожу к катку и сразу вернусь в зоопарк. Принесу еды. И опять приготовлю ужин — найду какой–нибудь рецепт, порадую ее, тогда будет легче уговорить ее уйти.
Проходя мимо разбитой витрины, я услышал громкое хлопанье крыльев. Из магазина вылетело несколько голубей.
В потолке зияла дыра — ракета пробила сразу несколько этажей. Вот так: был дом — и нет.
На Парк–авеню сыпался мелкий снежок. Воодушевленный, полный надежды, я быстро шел по улице, но прекрасно понимал, что это ощущение скоро исчезнет: глядя на разрушенный город, встречая смерть на каждом шагу, сложно уберечь надежду.
На Пятьдесят девятой Ист я остановился передохнуть и заодно внимательно изучить следы на снегу, явно оставленные сегодня утром. Отпечатки были разного размера. Судя по всему, люди шли на восток тремя группами по четыре–пять человек. Может, они направлялись в убежище — ведь вполне возможно, что в универмаге «Блумингдейл», например, прячутся сотни, тысячи нормальных людей?
Снег блестел на солнце до рези в глазах. Я пытался что–нибудь или кого–нибудь увидеть. Ладно, не сегодня, у меня полно других дел.
«Не ходи. Оставайся со мной… Ты можешь не вернуться»
Слова Рейчел звучали у меня в голове. Я чувствовал себя виноватым, потому что оставил ее одну. Интересно, может, вообще никого не знать, быть одиночкой, легче?
Обязательства становятся тяжкой ношей: мама не справилась с ней и ушла от нас с отцом.
Хватит стоять. Я побежал на юг. Стало ясно, что скоро я вполне могу оказаться перед нелегким выбором: уходить на север одному или нет.
22
На часах было ровно десять.
Вывернув на Пятую авеню, я пробежал мимо собора Святого Патрика, между небоскребами на Рокфеллеровской площади, мимо бронзового Атланта, удерживающего на плечах земной шар, и остановился, задыхаясь, у восточного конца катка — вернее, того, что от него осталось. Я согнулся, опершись ладонями о колени, изо рта валил пар. За спиной ярко светило солнце.