— Хочу на море, — заявила Момо.
И я сразу предложила:
— Давай съездим вместе.
Момо кивнула в знак согласия.
— Ещё холодно, оденемся потеплее.
— Ладно.
— В поезде будет трясти.
— Ничего страшного.
— Хорошо.
Момо укачивало в транспорте.
— Сейчас уже нормально. Я же на поезде в школу езжу.
Когда Момо заявила, что в средних и старших классах хочет учиться в частной школе, меня прежде всего обеспокоила не плата за учебу или вступительные экзамены, а дорога до школы.
— Ты, мама, хитришь, — засмеялась тогда Момо.
— По работе? — спросила Момо.
— Нет.
— Тогда зачем?
— Просто так.
— Для экскурсий не сезон. Бабушка с нами поедет? — радостно спросила Момо.
— Бабушка сказала, что нет.
— Почему?
— Сказала, что не любит суровые места. Говорит, что устает там.
«Поезжайте вдвоем», — как будто нараспев протянула мама слова отказа. «Мама близка мне», — подумала я. Вот так, смеясь, напевая и водя за собой неизвестных преследователей, три женщины жили в этом доме.
— Первый раз еду в Манадзуру! — засмеялась Момо.
— Я тоже там недавно очутилась, — засмеялась я вместе с ней. Мгновенно в памяти возникло небо, внезапно распахнувшееся на краю мыса, и вспомнилось, как ветер хлестал по ушам и щекам, когда я стояла над обрывом, глядя на море, плещущее далеко внизу.
— Стука рельсов не слышно, — промолвила Момо.
— Стука рельсов? — переспросила я. Момо склонила голову на бок и тихонько пропела:
— Та-там та-там, та-там та-там.
Потом она отвернулась к окну и больше не поворачивалась ко мне. Мы сидели друг напротив друга в одном из купе поезда, который утром отправился со станции Токио, Момо — у окна, я — возле прохода. Момо была права: ритмичного стука, который обычно издает тяжелый металлический состав поезда, действительно, не было слышно. Всё вокруг было наполнено всевозможными звуками, но отсутствовал единый четкий ритм, который сливал бы их воедино, поэтому звука как такового расслышать было невозможно. Казалось, что вагон и находящиеся внутри него наши тела плывут в пространстве, наполненном шумом. Мой взгляд упал на шею Момо. Такая тоненькая. Но в первые годы жизни Момо она была ещё тоньше, мне казалось, что она может переломиться даже от легкого нажатия.
— Будешь пить чай? — спросила я, выставляя на подоконник две пластиковые бутылки с чаем. Момо взяла одну из них, но тут же вернула её обратно. Я открутила крышку и сделала глоток. Жидкость потекла вниз по горлу. Она была освежающе прохладной.
— Попей, — предложила я ещё раз, Момо опять взяла бутылку в руки. Минуту поколебавшись, она сказала: «Нет, правда, не хочется», — и легко встряхнула бутылку. Жидкость вспенилась.