Я понимаю, конечно, что уголь, трубы и автомобили перевозить, несомненно, более важно, чем раненых, за такие перевозки железной дороге хорошо платят, но на душе от этого легче не становилось. А больше всего меня беспокойство мучило.
Был бы ходячим, быстро бы что-нибудь придумал. Выскочил бы, предположим, на станции за сигаретами для лежачих, которые, как обычно, курят под одеялом, пока медсестры рядом нет, и «нечаянно» отстал бы от застрявшего даже на сутки поезда. Наврал бы с три короба, и мне бы обязательно поверили. И тогда уже не попал бы я в Екатеринбург. В опасную близость от своего города. Конечно, кому нежелательно это знать, не знает, где я. Надеюсь, по крайней мере, на это. Но воспоминания о встрече с телевизионщиками тревожили. Угораздило тогда покойного полковника-внутривойсковика пофамильно нас перечислить и назвать зачем-то города, откуда мы призывались. А даже слепой крот знает, что бутерброд имеет мерзкое обыкновение падать маслом вниз. И вполне может случиться, что кто-то не вовремя посмотрел «Новости». И увидел меня. Вот и заплелась веревочка, связались факты. Имея финансовые возможности и знакомых, где следует, вполне можно вычислить мое местонахождение. И найти уже в Екатеринбурге, «перевязанного» бинтами и почти освежеванного. Ешь, не хочу… Может, поперчить? А если желаете, и в винном уксусе вымочим, чтобы трупного госпитального запаха не было…
Беспомощность в такой ситуации очень угнетает.
Мы ехали и стояли, ехали и стояли… Потом вдруг ехали почти без остановок. Потом опять надолго встали. Это уже ночью было. Но у нас, лежачих, время дня и ночи полностью перепуталось. Днем большинство дремало. А по ночам в вагоне слышался легкий говорок — словно листья на ветру шелестят. Всем непременно хочется о чем-то вспомнить, что-то рассказать, поделиться планами. Я исключения из общего правила не составлял, тем более что ночные бдения мне привычнее, чем другим. Как-никак, в казино проработал достаточно долго. Но в этот раз я почему-то уснул. Как раз ночью. Когда мы только-только остановились где-то. А когда проснулся, стука колес по-прежнему не было слышно. Я приподнялся на локте, раздвинул шторки и посмотрел в окно. И чуть с лежанки не свалился.
Поезд, как во всех больших городах — если вообще нас останавливали в больших городах, чаще же мимо вокзалов мы просто проезжали, — поставили на один из дальних путей. На передних стояли другие поезда, закрывая видимость. Но поверх вагонов явственно виделся наш городской вокзал. Такой громадный и несуразный, наверное, во всей России один и найдется. Уж его-то я ни с одним другим не спутаю.