— Но это же всегда было… Во все века, сколько существует человечество… — возразил я наивной девичьей философии.
— Наверное, — кивнула она. — Потому мир так медленно развивается, потому всякие катаклизмы и происходят. Есть еще один важный принцип — что вверху, то и внизу. Вся Вселенная — это единая система. И человек — частица ее. Каждый человек. И любое убийство для Вселенной является примерно тем же, что для человека выдранный клок волос или отрубленный палец. Нарушается взаимодействие. Система перестает функционировать правильно. А потом мы удивляемся — откуда берутся землетрясения и цунами. А это все звенья одной цепи.
— Ну, ты меня удивила… — признался я с улыбкой.
Я и в самом деле удивился. Никак не ожидал услышать от простенькой с виду медсестры такую замысловатую и в то же время простую философскую проповедь. Наивную, но убедительную. Хотя чему тут удивляться? Начиталась книг. Их сейчас много выходит. Но верит в то, что говорит. Это уже хорошо.
— Не согласиться с тобой, в идеале, глупо, — я опять улыбнулся и сам почувствовал, что сделал это слегка высокомерно. Как старший, втолковывающий младшему прописные истины. — Но жизнь-то наша не из идеалов составлена. Церковные истины типа: тебя ударили по одной щеке, подставь вторую — хороши только в теории. В жизни все иначе. Неужели ты считаешь, что было бы лучше, если бы меня убили, а я не попытался сопротивляться?
— Нет, — она сама испугалась такого вывода. — Но я не про это говорю. Я говорю, что ты не должен действовать такими же методами, как они. Ты сам не должен Драконом становиться.
— А какими еще методами я могу себя защитить?
— Обратись в полицию.
— Ну, не дитя ли… — я сказал то, что думал. Она покраснела. Должно быть, слышала это уже не раз. — Полиция сама по своей сути преступна. Начиная с самого низшего звена — с вытрезвителя. Каждого человека, проработавшего там месяц, уже можно упекать в «зону» на многие-многие годы. Это уже конченый подлец и вор. И все это узаконено. Все это составная часть полиции. Как можно вообще обращаться в преступную организацию с просьбой защитить от других преступников? Менты «стрелки» не устраивают.
— Я не знаю. Я в вытрезвителе не была, — сказала она, понимая, что переспорить меня трудно. Невозможно переспорить, потому что я сужу о ситуации с мужской точки зрения, а она… Может быть, даже не с девичьей, а с какой-то очень высокой, недоступной для применения на обыденной земле в обыденной нашей действительности.
Хотя мне и приятно было слышать, как она пытается меня убедить, приятно, что еще есть люди, которые думают так, как она. Если по большому счету судить, я не могу возразить ей именно потому, что понимаю ее правоту. Но понять — не значит принять. И все, что я говорю, является не чем иным, как оправданием. А кто оправдывается? Тот, кто виноват. Так?