С другой стороны маяка тропинка спускалась к мосткам. Там была пришвартована лодка, та самая, на которой они приплыли сюда. За шесть недель, что они провели здесь, смотритель всего один раз съездил в Гётеборг, но никого с собой не взял. Он выехал рано утром и вернулся вечером. Лодка была нагружена свежими продуктами: колбаса и мясо, дрожжи для выпечки хлеба, кофе в зернах и молоко, которого хватило на несколько дней, прежде чем мама поставила остатки на простоквашу. Все остальное, кроме овощей и зелени, которые росли в маленьком огородике за домом, раз в месяц привозил лоцманский катер. Больше они и не видели других людей — только в то короткое мгновение, когда лоцманы помогали докатить большие бочки с керосином к сараю у маяка.
Гётеборг остался далеко, это был другой мир. Грохот трамваев, стук копыт по мостовой, людской гомон, то затихаюший, то нарастающий, — все это до сих пор звучало у Бленды в голове, но здесь была тишина. Тишина и шум волн, тишина и вой ветра. Казалось, что ветер подхватывал даже их собственные голоса и уносил прочь, в открытое море.
Люди здесь были такие маленькие. Может, потому-то они и могли уместиться на этом острове размером со школьный двор дома, в Хаге?
Бленда представляла себе, как сидит на маяке, на самом верху, в круглой застекленной комнате, где мерно мигал фонарь. И видит, как к острову приближается лодка, лодка с темно-красными парусами. Она движется почти бесшумно, не то что тарахтящая и дребезжащая лодка смотрителя. Бленда замечает одинокую фигуру на корме, а когда лодка подходит ближе, она понимает, что это папа. Он прибыл, чтобы спасти ее, чтобы забрать ее отсюда обратно, в настоящий мир, в мир людей.
Иногда она представляла себе, что это не папа, а Аксель. Она старалась запомнить его таким, каким он был, когда они встретились у бакалейной лавки и его лицо расплылось в улыбке; или когда сидел позади нее на велосипеде и они мчались по улицам; или когда он в первый раз поцеловал ее в подворотне. Но эти образы становились всё более размытыми, единственное, что она помнила отчетливо, это тот миг, когда его руки перестали быть нежными и ласковыми и стали жесткими и требовательными.
Бленда набрала в миску картошку из мешка и вышла из сарая, закрыв дверь на крючок. Смотритель Нурдстен тщательно следил, чтобы все двери были закрыты. Иначе их может сорвать с петель, говорил он. Все, или почти все, могло кончиться бедой, если не следовать предписаниям смотрителя. Он все знал лучше всех, остальные должны были слушать его и повиноваться.