— Видишь ли в чем дело, Рэнсом, — говаривал он, — поездка первым классом позволяет писать.
Не склонный к показухе, он всегда пользовался теми удобствами, какими хотел, но никогда не проявлял экстравагантности и эпатажа, хотя и имел такую возможность; его всегда тянуло к природе. Радость, которую он испытывал ПД (После Дюны) вылилась в новые литературные изыскания и поддержку других авторов, которым он всегда желал успеха; Фрэнк предлагал возможности, а не раздавал милостыню, говоря: «Лучше я подам человеку руку, чем стану на него злиться». Как это перекликается со словами любимого мною Достоевского: «Сначала накормите людей, а потом спрашивайте у них добродетели».
Для Фрэнка все вещи на свете распадались на две основные категории: он/она/оно либо помогали ему писать, либо мешали. Мое отношение к внешнему миру было примерно таким же. Мы знали друг о друге по успешным публикациям, но замечали мы эти успехи только потому, что оба родились и выросли в Пуялуп-Вэлли, потому что наши отцы служили в полиции одного округа и потому что были женаты на родственницах. В начале семидесятых мы переехали в Порт-Таунсенд в одну и ту же неделю и узнали об этом факте только из публикаций местных газет. Вот тут-то мне наконец захотелось лично познакомиться с ним, но я не желал отвлекать его от работы. Когда-то Фрэнк был автором «Геликса», моей любимой богемной газеты, выходившей в Сиэтле. Он писал для нее короткие рассказы под псевдонимом «Г. Берт Фрэнк». Я отправил ему почтовую открытку на это имя, упомянув, что обычно пишу до полудня, но иногда готов встречаться с ним за чашкой кофе. На следующий день в десять минут первого раздался телефонный звонок: «Привет, Рэнсом. Это Герберт. Как там насчет кофе?» Так началась эта пятнадцатилетняя традиция почти ежедневных встреч за кофе или обедом.
Фрэнк считал поэзию чистейшим проявлением языка, его, если можно так выразиться, дистиллятом — будь то рифмованный или белый стих. Он жадно читал поэзию в «толстых» и «тонких» литературных журналах, и сам писал стихи, справляясь с жизненными и писательскими проблемами. Будучи совсем молодым человеком, он понял, что может извлечь нечто полезное из своего нехудожественного прозаического стиля, который был более удобочитаемым, чем большинство журналистских стилей того времени. Этот прозаический стиль, верный глаз в отношении деталей, умение слушать и слышать народную речь, постоянно звучавший в его ушах вопрос «А что, если?» — все это совершенно естественно привело его в художественную литературу. Успех пришел к Фрэнку в прозе, но поэтическое вдохновение заполняет его записные книжки и литературные произведения стихами.