— Капитан, что за игры? — решившись, выдохнул Сережа.
— Не нравится — не слушай, — спокойно ответил Герман. — Я ведь распустил экипаж.
Сережа замялся. Герман очевидно не хотел говорить на волновавшую его тему, обозначив дистанцию: «я» тут, «экипаж» там.
— А я и распустился! — внезапно осознав это, огрызнулся Сережа. — И спрашиваю тебя не как член экипажа: во что вы с Асей играете?
Герман отвел взгляд. «Мы играем… в кошки-мышки… или кошки-кошки, мышки-мышки. Потому что бегаем друг от друга, но хотим друг друга поймать… Игра такая.»
— Ты влюблен в нее, она влюблена в тебя, — упрямо продолжал Сережа. Если Герман скажет, что он не прав, между ними будет уже не дистанция, а пропасть. — Почему вы расстаетесь?
Карие глаза Германа потемнели до черноты. Отрицать очевидное он не стал, это было бы ниже его достоинства.
— Потому что у меня есть совесть.
Ответ обескуражил Сережу, но он не отступил:
— А ты ее с садизмом-мазохизмом не перепутал?
Герман хмыкнул, оценив иронию, и миролюбиво ответил:
— Асе двенадцать лет.
— Ну и что? — искренне удивился тринадцатилетний Сережа. — Я ведь не о том, чтобы в постель укладываться.
«Не получилось», — подумал Герман. У тех, кого собрала на Острове Королева, не могло быть примитивных представлений о любви. Ладно, попробуем по-другому.
— У меня есть один серьезный порок, — медленно и внятно произнес он. На этот раз Сережа должен понять, что разговоры бесполезны. — Из моей любви ничего хорошего не получится. Просто поверь, что это так.
Сережа открыл было рот, но тут же решил, что для первого раза достаточно. Они с Германом еще не такие близкие друзья, но все впереди. Мысленно пообещав себе рано или поздно «доконать Германа», он вышел из его каюты.
Когда в ушах зазвенело, а виски словно сдавил пресс, я поняла, что пора всплывать. Инстинкт самосохранения пинком отправил меня на поверхность, и я, как воздушный пузырь, выскочила из воды.
Помогло. Тело оставило попытки вернуть ощущение чужих сильных рук на талии и посторонних твердых мускулов, перекатывающихся вплотную у бедер и спины. Теперь оно плевалось и радовалось тому, что выжило. Наверное, такой способ справиться со страстями и называется у монахов «самобичеванием» или «умерщвлением плоти».
А еще ему захотелось есть.
Я взобралась на скалу, прыгнула с нее на берег и пошла домой. Дома меня ждало созревшее «нечто». Куст, на котором оно висело, я посадила еще в первую неделю плена, когда выяснила, что на Острове все питаются только тем, что растет или плавает. То, что плавает, мне было жалко есть, поэтому я стала подгонять под свой вкус то, что растет. В результате у моего домика появился аппетитный садик с огородом, а я надолго увлеклась селекцией. На Острове все росло быстро. Его природа с удовольствием выполняла мои задумки, и вся мною созданная еда была вкусной.