Ныне я чаще бываю великодушна, нежели тогда.
Вера, Надежда, Любовь. Так звали девушек, к которым меня подселили. К моему появлению в комнате они отнеслись по-разному. Вера захлопала в ладоши, Надя неопределенно хмыкнула, Люба недовольно проворчала:
— И так не развернуться — как сельдей в бочке! А они еще одну кильку прислали.
Вера уже суетилась вокруг меня, засовывала в какой-то шкаф пакет с полустертой надписью «Мальборо» и тараторила:
— Любка! Ну что ты говоришь? Ты посмотри, посмотри, какая это килечка! Посмотри, какая рыбонька-раскрасавица к нам заплыла!
Любовь пожала плечами, оглядела меня оценивающе:
— Ничего особенного! Обычная. Мы здесь и не таких видали.
Вера помогла мне затащить в комнату и собрать кровать с панцирной сеткой, успокоила:
— С нами тебе будет хорошо! А на Любку не обращай внимания. Это пройдет. Привыкнет к новому человеку. Вообще — она не злая.
Доброты, сердечности, участия Вере было не занимать. Мы подружились с ней с первой минуты. Но с внешностью ей не повезло — она, увы, была дурнушка. Надежда — так себе, симпатичная; таких много на улицах Питера. А вот Любаша — просто красавица; хотя иногда бывала злючкой — не подступись!
Про работу мою нельзя было сказать — не пыльная. Пыли-то как раз в костюмерном цеху хватало! Молоко за вредность можно давать. Но и интересная была работа. Костюмы к спектаклям — целый музей — всех времен и народов. Тут и доспехи Олоферна, и средневековый наряд Лоэнгрина, и черная мантия Фауста… А наряды героинь! И из «Пиковой дамы», и из «Евгения Онегина», из «Орлеанской девы» и из… всех не перечесть. Был грешок: все, что можно, я перемерила — уж слишком велико искушение, выше всяких сил. И каждой из героинь я побыла. А однажды, нарядившись Кармен, даже покусилась на хабанеру. Но живет ли на свете девочка, которая не видела бы себя в роли страстной Кармен?.. Так помыслив, я быстро простила себе свою дерзость.
Ах, театр! Он ведь был для меня как ликбез.
Много ли я смыслила до тех пор в опере? Много ли понимала в балете? Что-то видела по телевизору: «Танец маленьких лебедей» и «Что день грядущий мне готовит?». Только и всего. Этого явно маловато для интеллигентного человека. А я стремилась к интеллигентности — как ее понимала (помнится, даже тяготилась провинциальным происхождением — вот глупая!), а именно, побольше знаний и впечатлений. В театре я в прямом смысле слова перещупала все спектакли пальцами. Я была не со зрителем и не зрителем, ибо стояла по другую сторону оркестровой ямы. Я была участником спектаклей. Я слушала оперы из-за кулис, видела изнанку балетов: как балерины — улыбающиеся и легкие, как пушинки, на сцене, забежав за кулисы, в изнеможении падали на руки подруг и кляли дирижера последними словами из-за того, что он взял слишком быстрый темп. Бедняжки! С них пот катил градом. Тысячу раз ошибается тот, кто полагает, что у артистов балета легкий хлеб…