Сахиб ведет нас на край деревни.
Еще издали мы видим этого старика. Он сидит на обочине дороги, прислонившись спиной к большому камню. Он практически гол. Кроме узенькой набедренной повязки, на нем ничего нет. Узловатый посох в руках.
Сахиб, как бы извиняясь, говорит, чтобы мы не придавали слишком большого значения причудам Отца. И напоминает, что многие вообще считают его полусумасшедшим. Впрочем другие — живым святым… Сахиб просит нас не пугаться, если Отец скажет что-нибудь из ряда вон. Отец иногда говорит пророчества. Но не следует верить, что они непременно сбудутся. Бывает трудно отличить пророчества Отца от его пожеланий.
— Сколько же ему лет? — спрашиваю я.
Сахиб отвечает:
— Я был совсем мальчишка, а Отец был такой же старый.
И вот мы втроем подходим к старику. Он, как бы очнувшись от сна, поднимает на нас глаза. Они выцветшие, какие-то водянистые. Не черные, не карие, как у всех индийцев, а светло-желтые, может, слегка зеленоватые — как у рыси. И какие-то «плавающие»… То есть я вижу, что Отец смотрит на нас, а на кого именно — не понять.
Старик, вдруг улыбнувшись светло, разжимает кулак и показывает белый гладенький камешек на морщинистой ладони. Говорит что-то.
Мы с Сашей вопросительно смотрим на Сахиба.
Тот переводит:
— Ты пришла…
— Кто? — изумляюсь я.
— Он обращается к вам, мисс. Почему-то нас он не замечает.
— Здравствуйте, дедушка! — растерянно произношу я.
Старик опять говорит. Сахиб переводит:
— Не оглядывайся, ты их не увидишь. Хотя они всегда за твоей спиной. А я сейчас вижу их…
Меня так и подмывает оглянуться:
— Кого не увижу?
— Он говорит о ваших предках, — поясняет Сахиб.
Я все-таки оглядываюсь — я слаба. Но вижу только Сашино напряженное лицо.
Сахиб продолжает:
— Красивые люди. Много их, много. Каждый жил своей жизнью. Трудно жил или легко. Нес искру. Передавали ее друг другу, а сами гасли, как гаснут, потихоньку покрываясь пеплом, головешки в костре. И вот искра дошла до тебя. Ярко горит. Чисто. Вижу твой огонь, издалека вижу… Неси свою искру достойно. Столько у тебя было предков, — тут старик поднимает и развеивает по ветру горсть песка. — Все они трудились над тобой. А что они делали, знаешь? Они делали твое совершенство. Помни о них, девочка!
— Что, так и говорит — девочка? — удивляюсь я.
— Так и говорит, — кивает Сахиб.
Я присаживаюсь, не без некоторого трепета беру Отца за руку. Она холодна — удивительно холодна в этот жаркий день. И легка, как пушинка.
Отец спрашивает:
— Что ты делаешь у себя там, за горами?
— Пишу книги.
— Хорошее дело. Но ты должна еще оставить детей.