– Гвозди острием куда вбили? Вверх или вниз? – с непроницаемым лицом спросила Милюкова.
– Вверх, конечно! – объясняла псаломщица. – В самые ступни, значит, чтобы истерзать святого угодника. Правитель повелел отвести святого Василиска в языческое капище. Там святой вызвал огонь, который обратил в прах языческих идолов. Тогда Агриппа в бессильной ярости приказал отсечь святому Василиску голову, а тело его бросить в реку.
– Чего ждать, когда голову отрубят? Бежал бы, когда огонь сжег капище, – недоумевала Милюкова.
– Я погляжу, ты больно прыткая святых поучать, – огрызнулась рассказчица. – Вымахала дылда, ростом в сажень, а ума с ноготок!
Милюкова только усмехнулась, слушая брань, и крикнула:
– Эй, скоро ли закончите убирать государыню?
– Сейчас, сейчас. Вот сурьму бы пустить в глаза! – робко предложила ларешница.
Марья негодующе затрясла головой. Она не позволяла чернить белки, хотя кремлевские девки слыли мастерицами капать сурьму в глаза, чтобы их темный цвет выгодно оттенял белила. И еще в одном она была непреклонна, отказываясь чернить зубы. Каждое утро ей приносили на блюде толченый древесный уголь, и каждый раз государыня сбрасывала его на пол к тихому ужасу ларешницы. Зубы чернили все обитательницы кремлевских теремов, все приезжие боярыни, все столичные щеголихи из дворянского и купеческого сословия. Даже бабушка Федора, у которой во рту остались одни корешки, и та чернила их. Машка Милюкова огорчалась, что чернота плохо пристает к ее белоснежным зубам и безжалостно втирала уголь в прочную эмаль. Государева невеста не поддавалась общему увлечению, вызывая тихий ропот и пересуды кремлевского окружения.
Ларешницу с притираньями и красками сменили мастерицы укладывать косы. Волосы царицы завивали в локоны и переплетали золотыми нитями с шелковыми кистями, ниспадавшими на плечи. Принесли теремчатый венец – подарок царственного жениха. Венец был из серебряной цны с травами прорезными и финифтями, а в нижних теремах в золотых гнездах укреплены три яхонта червчаты, да три яхонты лазоревы, да три изумруда четырехугольных, да наверху десять зерен гурмыцких, понизу звездки золотые на золотых нитях, а накосник низан жемчугом репьи. Не менее красивым было ожерелье, низанное крупным рогатым жемчугом. Их дополняли золотые колты, украшенные бирюзой и звенящие при каждом движении. На каждый палец надели по два или три перстня с отборными лалами и еще особый перстень жучатый с талисманом-жуком, который, сказывали, был вырезан в Египте во времена самого Моисея. Да, это не коломенская кузня, о которой нельзя было вспомнить без гримасы омерзения!