— Полно, оставим это. Лучше скажи мне — ты веришь в несчастный случай?
— Не очень…
— Что значит — не очень?
— Не верю.
— Когда ты видел Гюстава в последний раз?
— За три дня… Мы обедали в ресторане «Брассери Лоррен» на площади Терн.
— Что-то в нем тебе показалось не таким, как всегда?
— Абсолютно ничего. Мне показалось другое — что за нами, вернее, за ним следили.
— Следили? С чего ты взял?
— Гюстав дважды ходил звонить в автомат по каким-то своим редакционным делам, и дважды тип за соседним столиком вскакивал и бежал за ним.
— Ты сказал об этом Гюставу?
— Да. Но он не придал значения, бросив: «Пусть шпионят, все свои секреты я скоро помещу в журнале».
— Увы! Все свои секреты он унес с собой. Хотя едва ли держал их в голове. Что-то должно остаться…
Пьер Рене развел руками.
— Но у меня, клянусь, ничего нет. И этот капитан тоже все выспрашивал: «Не оставлял ли месье Гаро у вас каких-нибудь бумаг, записей?» Нет, говорю, у меня ничего.
Жан-Поль насторожился.
— Постой. Капитан?
— Ну да, полицейский капитан… Не помню, как его зовут. Очень любезный и широко осведомленный о Гаро. Кстати, он знал, что мы обедали третьего дня в «Брассери Лоррен», и спросил, не рассказывал ли мне чего мой друг.
Жан-Поль достал записную книжку.
— Капитана зовут Филипп Курне, не так ли?
Пьер Рене чистосердечно признался, что не помнит.
— Ну, бог с ним, Пьер. Мне пора.
— Ты не сердишься, Жан-Поль? Мне показалось, что я тебя немного огорчил. Но пойми — я старый и дисциплинированный служака.
— Я тоже немолод. Кстати, похороны уже были?
— Да, вчера. На Пер-Лашез. Прощай, Жан-Поль, и заходи почаще.
В соседнем кафе Жан-Поль купил у кассира дюжину жетонов, взял телефонный справочник и уселся в будке автомата, всем своим видом давая понять, что надолго. Обзвонил десяток кафе и баров Латинского квартала, спрашивая некоего Арсена. Ему отвечали, что да, был, только что ушел, а куда — неизвестно. И Жан-Поль просил барменов оказать любезность и передать Арсену, если появится, что месье Моран будет его ждать от двух часов дня в парке Монсо.
В парке Монсо цвели и благоухали каштаны, сакура, акация. На железных стульях грелись старики. Выбежав на перемену, с криками и хохотом носились дети. Около памятника Мопассану самозабвенно целовалась немолодая пара, и на нее обращали внимание. Чуть поодаль замерли в объятиях юноша и девушка, но на них никто даже не оборачивался. Возле ворот, выходящих на бульвар Османа, бородатый цыган за три франка катал на лохматых пони дошкольную детвору.
Жан-Поль подумал, что и пятьдесят лет назад, когда он любил здесь гулять, все было точно таким, как сейчас. И старики на железных стульях, и ватаги звонкоголосых детей, и молодые мамы с колясками, и те же дрессированные пони. Все было так же.