Но оказывается, она и не собирается давать мне диск домой, вообще из рук боится выпускать. У нее даже нет второй копии! Она рассчитывает (с чувством выполненного долга) проиграть его пару раз, а далее – извольте. Начинаю закипать – убивать буду на месте. Вот вольно ж людям чужое время тратить!
В принципе, я уже и так готова обоснованно разбить в пух и прах то, что она там наприготовила, но для проформы надо сначала выслушать. Ладно… давайте… ставьте-ставьте. Мысленно закатываю рукава.
Включает музыку и, о удача! Да я сто лет играю эту милую вещицу, услышанную на каком-то диске. Просто никогда не знала, что это. Да-а, так везет нечасто. Кровопролитие отменяется.
Скромно, как Джеймс Бонд, подхожу к роялю: «Это легко», – и изящно выдаю эту штучку, причем, заметьте, в той же тональности (до мажор, кстати, но это так, для понимающих).
Она обрадовалась, как дитя, и запросила еще адажио и прыжки, но даже перебирать не стала, а с лету согласилась на то, что первое приходило мне в голову. Так что тут без проблем.
Получаю три листочка нот, три фрагмента («Флорину» отменили – не готова), из этих корявых местных сборников в полуимпрессионистских, полуджазовых тонах. Ужасаюсь вслух: «Зачем же под такое танцевать?!» Училка обижается. Предлагаю заменить – реагирует отрицательно и неадекватно нервно. А вот тут нужно делать лирическое отступление…
Был у нас концертмейстер, парень лет тридцати пяти. Я вообще-то меняю имена на вымышленные, но этому не буду. Собаке – собачье имя. Звали его Джесси. Летом он от нас уехал далеко и, надеюсь, надолго – получил позицию в «Бостонском балете» (мои соболезнования «Бостонскому балету»). Играл он хорошо, но совершенно сам по себе, без какого-либо соотношения с окружающими. Он вообще-то и в жизни на всё, что не Он, смотрел с усталым удивлением: зачем вы здесь? Основное времяпровождение – это ходить по начальствам и нудить, что ему нужно повысить оплату, дать больше часов, назначить старшим концертмейстером и Первой Красавицей Королевства. Чтобы оттенить собственные совершенства, вдохновенно очернял других концертмейстеров. Но это только при разговорах с начальством. При разговоре же с коллегами он ничего такого не говорил, а исключительно жаловался. Мне, например, на то, что хочет играть мои часы, а их играю я, и как это плохо и несправедливо.
Прошлый отчетный концерт играл он, потому что я совсем-совсем не могла, и меня попросили подобрать им фитюльки по страничке на их галопы-полечки. Зная, что играть буду не сама, я расстаралась и нашла самые простые и удобные для игры пьески. За месяц до концерта отдала директрисе. Он отыграл прогоны и генеральную, но на концерте случилось необъяснимое: он заимпровизировал всё. Детям. Нон-стопом. Меняя темпы, размеры, характер. Выдал крутой джаз. Остановился, только когда сцена опустела. За кулисами оттаскивали трупы учителей, старший преподаватель разрыдалась в голос и больше никогда с ним не разговаривала (не думаю, что он заметил). Лирическое отступление закончилось.