— Пока не продашь, — маман указала на ровные ряды коричневых коробок, уходящих во тьму, — в Москву не поедешь.
Лизка посмотрела на полковника Васина и вздохнула: мужик был с репутацией.
Маман его знала лет пятнадцать. Он служил военпредом в военном ЦУПе. Однажды он осматривал только что собранный и настроенный секретный компьютер с водяным охлаждением «Эльбрус-М». Огоньки на пульте горели, тест завершился благополучно. Тогда полковник Васин заглянул в чертеж:
— Головки болтов на пульте надо повернуть так, чтоб прорезь была под сорок пять градусов. Чтоб было как здесь, — он ткнул толстым волосатым пальцем в бумагу.
Бригада инженеров-электронщиков молча вынула из карманов отвертки и принялась за дело — такая у Васина была репутация.
В среду днем, за неделю до Первомая, Лизка с полковником Васиным сидели в кафе «Гном», куда он возил ее обедать по совету маман, и баловались плюшками. Она съела три и размышляла, не пополнеет ли, сожрав еще пять. В это время местные пацаны вскрыли дверь их старенькой «шестерки» и утащили забытую по рассеянности Лизкой сумку. Там были документы на фирму, на горошек, печать, деньги и Лизкины лекции по теории личности.
Лиза проплакала весь вечер. Маман кончила ее ругать и отключилась на пару секунд. Какой еще план она успела составить и просчитать — Лиза не знала.
Маман любила ее до полусмерти. Она так боялась, что если с ней что-то случиться, то Лизка останется совсем одна, без опоры в нашем лучшем из лучших миров — в самом деле, лучшем, но, увы, увы, весьма не приспособленном для мягких красавиц. Брак или свой бизнес — хорошие варианты. Жаль, что ничего из этого не вышло. Очень жаль.
Так что в печали сошла Лиза с электрички на Ярославском вокзале. Теперь нужно проехать одну остановку на метро. Либо по радиусу — до Красных ворот, либо по кольцу — до Курской.
Весной погода переменчива. С утра было солнце, а теперь его нет. Небо отяжелело и прижалось к земле. Наверное, скоро пойдет дождь. Лизка поторопилась из-под него уйти — и оттого попала на кольцо.
О чем тут же пожалела.
В вагоне метро растрепанная женщина пятидесяти лет уставилась на нее злобным взглядом. Она видела себя — какой она когда-то вполне могла бы быть. Но не стала. Так сложилось, что теперь она никому не нужна, что в руке ее тяжелая сумка и дырявый полиэтиленовый пакет, и согрешить с ней будет, действительно, мыслью греховной. Желчь поднималась выше, и страшная старуха вдруг взорвалась.
Она в голос ругала правительство и всяких проходимцев, что воруют у народа деньги и потом спускают их вот на таких вот смазливых б… Даже тени безумия не было в ее желтом лице. Она была абсолютно нормальна.