— Ну ладно, — отвечает Федор все еще недовольным голосом.
И мы вроде как успокаиваемся.
— Так когда я получу свой плакат Шебы Тусорт? — спрашивает Федор через минуту.
— Да забудь ты про этот гребаный плакат, Федор! — Я почти кричу, потому что терпение мое уже на пределе, после сна в кресле все болит, и еще я чувствую, как отвратительно от меня воняет. Федор сжимается в своей куртке и поднимает воротник еще выше. Он отворачивается от меня, смотрит в окно и молчит.
— Федор? — спрашиваю я. Он не обращает на меня никакого внимания. — Черт возьми, Федор! — снова говорю я и шутливо тычу его пальцем в бок. — Прекрати дуться и играть в молчанку и отдай мне материалы, которые принес! — Но он по-прежнему не обращает на меня внимания. — О, блин! — вздыхаю я. — Пожалуйста, Федор. Извини, если я сорвался и накричал на тебя. Просто я погано себя чувствую. Серьезно. Прости меня!
Федор бормочет что-то вроде «Хм» и наклоняется к кожаной сумке, которая стоит под его стулом. Оттуда он достает пластиковый конверт и передает его мне.
— Я ничего не нашел ни про какую Клэр, связанную с мартин-мартинистами. Но, как я и говорил, там тонны всякого дерьма про твоего приятеля Мартина Мартина. Это все, до чего я смог добраться, — подытоживает он, когда я беру у него материалы.
Беря пластиковый конверт в руки, я не смотрю на Федора. И тут я слышу громкий голос — командный такой, как у какого-нибудь босса.
— Федор Белинский, — говорит этот голос.
Я по-прежнему ничего не вижу, потому что получаю сильный удар по лицу. Этого достаточно, чтобы сбить меня со стула на пол.
— Живо за ним! — приказывает этот командный голос.
Потом я слышу грохот падающей мебели и удивленные крики посетителей. Какие-то два мужика пытаются свалить Федора на пол у самой входной двери. А конверт по-прежнему у меня в руках. Я засовываю его в брюки и прикрываю рубашкой. Потом я бегу. Я изо всей силы отталкиваю двух мужиков, борющихся с Федором. Один из них падает на пол. Я удираю и не оглядываюсь.
Я удрал, пластиковый конверт с бумагами у меня. Я бегу сколько хватает сил, пока не почувствовал наступления приступа рвоты. Я перехожу на быстрый шаг. За мной никто не гонится. Я удрал. Конверт засунут до самых моих причиндалов, и из-за этого походка моя напоминает поступь калеки. Я стараюсь идти нормально и выглядеть спокойным, чтобы прохожие не подумали, что я какой-то псих, и не вызвали полицию.
А в моей голове по-прежнему прокручивается то, что случилось у «Звездных сучек», — грохот раскидываемой мебели и лицо Федора, которого лупят два этих гребаных мужика. Наверняка они — агенты Департамента безопасности. И наверняка они схватили его за то, что он спер материалы из Архива. Мое сердце все еще бьется, как молот, и вот-вот выскочит изо рта. Это все моя вина. Бедный старина Федор. Он сделал это, лишь чтобы оказать мне услугу, а теперь его сволокут в полицию и правительственные мерзавцы отобьют ему почки, потому что он нарушил закон, потому что он — «плохой парень». Я теперь тоже «плохой парень», я тоже «на другой стороне». И за мной тоже начнется охота. Мне удалось смыться, но скоро и меня начнут выслеживать агенты Департамента безопасности, может, даже с собаками.