— Рег, — говорит Клэр, — может быть сейчас не самое лучшее время обсуждать это?
— Мартин Мартин, Норфолк, был простым человеком. Как ты и я, — говорит Рег, не обращая внимания на Клэр и вновь глядя прямо на меня. Но, судя по выражению его лица и выражению лиц всех остальных членов его кружка, говорит он для всех присутствующих. И даже не только для всех присутствующих в этой комнате, но для всех жителей Лондона или всей Англии. Или, может, даже для всех людей во всем мире. — Но он был проповедником правды для всего человечества. За это его преследовало правительство, и в конце концов оно убило его. Его убило правительство, которому правда не нужна, правительство, чья власть зиждется на лжи и дезинформации.
— Рег, кто такой Мартин Мартин? — спрашиваю я. Этот вопрос сам собой слетает с моих губ.
Рег не отвечает мне. Он встает и кладет руку мне на голову. Такое ощущение, что он замыкает электрическую цепь. Он смотрит в потолок.
— Мартин Мартин, — говорит Рег опять громким и зычным голосом, будто он обращается к целому миру или, но крайней мере, будто он выступает с трибуны. — Мартин Мартин, — повторяет он, — мы заклинаем тебя, мы твои слуги. Мы сделаем все, что ты велишь. Пожалуйста, приди к нам.
Вдруг я чувствую холод, будто кто-то открыл окно в комнате. От этого меня бросает в дрожь, и я оборачиваюсь. Окно закрыто, но мне все равно ужасно холодно. В окне никого нет. Конечно нет. Только я здесь шпионю за всеми. Поэтому я закрываю глаза и начинаю думать о Мартине Мартине. Я мало что о нем знаю. Все, что мне известно, написано на тех листках бумаги.
Мои глаза закрыты, a Рег снова и снова пытается вызвать Мартина Мартина («Пожалуйста, приди к нам, укажи нам путь, научи нас, как обрести этот человеческий дар… и так далее и тому подобное…»). И тут у меня начинается настоящий «приход». Я чувствую, что засыпаю. В комнате горит всего одна или две лампочки, поэтому здесь почти темно. Причитания Рега и теплая рука Клэр, которая крепко держит мою, меня вроде как успокаивают. Голова начинает кружиться из-за принятой капсулы «бориса». Но тут я чувствую, что, закрыв глаза, уже не могу их открыть. И у меня появляется такое ощущение, что я вроде уже даже вижу слова Рега, кружащиеся вокруг, как полоски светящейся дымки, кружащиеся по комнате все быстрее и быстрее, а потом собирающиеся вместе и превращающиеся в офигенно здоровый шар, шар из светящихся слов вокруг моей головы. Голос Рега превращается в какой-то отдаленный пульсирующий гул, а шар из слов становится все плотнее и плотнее и тоже начинает пульсировать в такт звукам голоса Рега. Очень похоже на гребаную шишку на моей голове от всех этих ударов бутылкой и об стол в кафе — она тоже пульсирует в такт с ударами моего сердца, переполняясь кровью, которая стремится вырваться наружу. Я чувствую себя так, будто мои мозги хотят выплеснуться из головы, как какой-то гребаный вулкан, доверху переполненный офигенно горячей лавой. Мне хочется сдавить голову, сдавить крепко-крепко, чтобы ее внутренности разорвали череп и залили собой всю комнату, сняв наконец это ужасное давление там, внутри. Я хватаюсь за голову и начинаю ее сжимать и, кажется, стонать, причитая что-то типа: «Ох! Ох!»