— Знаю, — сказал Береславский, чтоб я быстрей переходил к сути. Я и перешел.
— Если меня грохнут, здесь или по дороге, Наргиз не сможет их получить.
— Почему? Ты не съездил к тому деятелю второй раз?
— Съездил. Документы оформил. Паспорт Наргиз вписал.
— Ну и в чем дело?
— Она выросла в кишлаке. Или в ауле. Она не знает, где Каймановы острова.
— Я тоже не знаю, — парировал Береславский. — У меня всегда было плохо с географией. Зато летчик знает. И кассирша в авиакассе.
— Слушай, партнер! Ну что, мне перед тобой на колени становиться? Хочешь — встану. — Ради Наргиз мне было не западло встать на колени ни перед кем.
— Не хочу, — испугался партнер.
— Я люблю ее, — сказал я. — Никогда никого не любил. Даже, наверное, мать. А ее вот — люблю.
— Так в чем просьба? — Похоже, он наконец понял, что речь вообще не обо мне.
— Если Наргиз останется одна, отвези ее к деньгам сам. Возьми себе часть, какую — тоже реши сам. Только отнесись к ней по-человечески. Не как ко мне.
— Я к тебе не по-человечески отношусь? — не понял он.
— Замнем, — предложил я, чтобы не усложнять. — Ко мне все относятся не по-человечески. Да я, в общем-то, и не человек. — Последнюю фразу я произносить не собирался. Она вырвалась сама. Проклятые Туровы. Проклятые друзья детства. Проклятая жизнь.
— Короче, — прервал мои мысли партнер. — Если тебя убьют, я помогу Наргиз получить деньги, так?
— Так, — облегченно выдохнул я.
— А как я узнаю о ее проблемах?
— У нее есть ваш телефон. Если дадите еще контакты, мне будет спокойнее.
— Хорошо. — Береславский достал визитку и дописал в нее дополнительные телефоны, мейлы и скайп. — Хоть один, но сработает. До меня обязательно дойдет.
— Спасибо, — сказал я. У меня действительно с души гора свалилась. Впервые за долгие годы стало легко.
— Все же тебе лучше выжить, — подумав, сказал партнер. — Вряд ли ты ей миллионы оставишь. Да и не только в деньгах дело. Так что лучше будь рядом. Хотя бы первые несколько лет.
— Я постараюсь, — сказал я. — Девочка вон через полгода родится. Я знаю, что это такое — ни разу не увидеть отца.
— Поздравляю, — после паузы сказал Береславский. — Если воспитаешь человеком — считай, искупил.
— Все искупил? — как дурак, с надеждой спросил я. Все-таки профессор на меня оглупляюще действует.
— Вряд ли все, — вздохнул профессор. — Но тогда твое существование станет осмысленным.
Черт, он нашел точное слово. Не зря профессор. Раньше в моей жизни не было смысла.
Теперь — есть.
По-хорошему, теперь мне не надо ехать по адресу, указанному в булатовском конверте. Потому что это — не главное. Это — из прежней жизни, которая не имела смысла.